Вячеслав Шпаковский - Самураи. Первая полная энциклопедия

Зато у Ходзё Удзиясу каждая рота несла флаг с иероглифом, причем в разных ротах цвета сасимоно были разными – желтыми, черными, синими, красными и белыми. Когда войско шло в походном порядке, то иероглифы на знаменах складывались в следующее стихотворение:

Оригинально, не правда ли? Впрочем, вряд ли стоит этому удивляться, потому что такова уж была культура Японии того времени.

С победой клана Токугава в битве при Сэкигахара в 1600 году и ликвидации наследников Хидэёси в Японии наступил долгий мир, а с ним произошло окончательное оформление геральдической системы знаков и цветов и превращение самурайского костюма в некое подобие военной формы. Изображения монов, их цвета и количество флагов, которым мог пользоваться тот или иной даймё, – все было подвергнуто тщательной регламентации, как и любой другой аспект жизни самурая в эпоху Токугава. Моны украшали теперь ножны мечей, изображались на груди и спине у катагину (плотной безрукавки с накрахмаленными плечами), и рукавах кимоно, не говоря уже о дзимбаори. Кроме того, мон теперь мог украшать паланкины даймё и использоваться в оформлении внутренних интерьеров в их жилищах.

Чаще всего, разумеется, в это время использовалось изображение мона клана Токугава, который был принят во времена Хиротада (1526–1549), отца Токугава Иэясу. Легенда гласит, что Хиротада отдыхал в доме своего вассала, который поднес ему на круглом деревянном блюде пирог, накрытый тремя большими листьями дикого имбиря. Хиротада, видимо, был большим эстетом, так как обратил внимание на оригинальное сочетание форм… и перенес их себе на мон. Обычно его называют мицу аой (три шток-розы), хотя в основе его лежат три листа имбиря. Токугава Иэясу, в свой черед, позволил своему верному вассалу Хонда Тадакацу использовать один из вариантов знака «три имбирных листа» в качестве уже собственного мона. Войн уже не было, но знаки опознавания и, в частности, флаги нобори, хорошо заметные издалека, оказались очень кстати во время «Чередующихся посещений», когда даймё должны были поочередно приезжать в столицу сёгуната Эдо и жить там в качестве заложников. Дело в том, что после установления в Японии режима власти Токугава новый сёгунат постарался не делать ошибок предыдущих бакуфу, и прежде всего, решил позаботиться о том, чтобы все прочие даймё не слишком богатели. Разорять их на законном основании можно было, заставив их содержать, например, сразу два двора: один у себя дома, а другой в столице Эдо. Кроме того, сами путешествия в столицу требовали значительных расходов. Показаться беднее других даймё, значило уронить свою фамильную честь, а бакуфу их в этом всячески поощряло!

Он увидел во главе процессии пять великолепных черных коней. Всадников на них не было, каждого вели под уздцы два грума – по одному с каждой стороны, а сзади шагали еще двое слуг, несших знамя с изображением золотого веера. Они поравнялись с мастерской и миновали ее, остановившись дальше по дороге. Следом двигались шестеро носильщиков, каждый одет в замечательное кимоно поверх набедренной повязки. Идя гуськом, они несли на плечах лакированные сундуки, ящики и корзины – самое необходимое из вещей принца. За носильщиками шли десять солдат, тоже двигавшихся цепочкой. Помимо своего обычного оружия, они были нагружены целым арсеналом – разнообразными мечами, пиками, аркебузами, луками, стрелами в колчанах – все разукрашено самыми дорогими и экзотичными рисунками. Даже придавленные таким грузом, воины шли церемониальным маршем, как подобает войскам, входящим в город: одну ногу закидывали назад, почти касаясь ею спины, противоположную руку выбрасывали вперед, словно собираясь плыть по воздуху. Потом нога опускалась и выбрасывалась вперед, а рука убиралась назад, и вся выматывающая процедура повторялась с другой парой конечностей. Так они маршировали всю дорогу от Эдо, отдыхая только тогда, когда это решал сделать их господин. За солдатами маршировала еще одна вереница носильщиков и еще шесть лошадей в поводу, на этот раз белых. Следом – еще трое солдат, у каждого в руках – пики с государственным штандартом принца. Концы пик, высоко поднятых над головой, были украшены связками петушиных перьев. Дальше шагал самурай в сопровождении двух лакеев. На специальной подушечке под покрывалом из черного бархата он нес шляпу принца.

Снова шестеро с сундуками – на этот раз одинаковыми, изготовленными из лакированной кожи и украшенными крестом рода Токугава. Их тоже сопровождало по двое лакеев. Затем опять самурай и два лакея – эти несли не виданный доселе Уиллом инструмент – толстую палку в чехле из водонепроницаемой ткани. Когда принц передвигался пешком, этот инструмент, раскрываясь, защищал его от дождя или от солнца. Инструмент тоже был прикрыт черным бархатом.

Теперь на дороге показался сам принц со своей свитой. Перед ним следовали шестнадцать самураев – каждый в сопровождении пажа, каждый богато разодет: целый калейдоскоп красных и зеленых, черных и серебряных, золотых и голубых цветов, проплывающих по пыльным, пропеченным солнцем улицам. За самураями виднелся норимоно Токугавы, занавешенный яркими золотыми тканями с эмблемой золотого веера. Его несли восемь человек, одетых в блистающие зеленые ливреи. За ними шли еще шестнадцать, ожидающие своей очереди нести своего господина. Следом – четыре самурая, задачей которых было помогать Иэясу входить и выходить из паланкина, за ними – три черных скакуна чистейших кровей, на одном из которых принц поедет в случае необходимости. Их седла прикрыты все тем же черным бархатом, каждого ведут под уздцы по два грума. Вслед за норимоно процессия двигалась, казалось, бесконечным потоком – носильщики с двенадцатью пустыми корзинами, символизирующими право принца взимать дань, остальные придворные его свиты, а за ними – сонм менее важной знати, домашние слуги, пажи.

Реплики нобори знаменитых японских полководцев (слева направо): Исида Мицунари, Мори Терумото, Санада Масаюки, Такэда Сингэн, Токугава Иэясу.

Сасимоно с христианской символикой. Токийский национальный музей.