Виктор Буганов - Мир истории: Россия в XVII столетии

Эта реформа выдвигала на первое место принцип годности при служебных назначениях вместо старого принципа «породы» — происхождения; окончательно он восторжествовал при Петре I и был закреплен его «Табелью о рангах» 1722 года.

Все эти реформаторские опыты носили еще «нерегулярный», подчас даже случайный характер. Но важно то, что они, вызванные потребностями жизни Российского государства, начались до Петра I, а потом, уже в его полновластное правление, охватили все стороны этой жизни.

Начало правления Петра наполнено событиями, очень важными для судеб страны. Среди них, помимо продолжения формирования «потешных полков» и приучения их солдат и офицеров к правильной военной выучке, дисциплине, походы на Азов; «Великое посольство» в Западную Европу; проведение некоторых преобразований; подготовка войны за выход к Балтике. Одновременно Петр и его правительство беспощадно подавляют недовольство угнетенных. А. С. Пушкин столетие спустя напишет об этом времени:

После свержения сестры-соперницы Петр по-прежнему весь в хлопотах со своими потешными и мастеровыми, советниками и приближенными.

Стремительный и любознательный, царь в спешке, словно боясь опоздать, упустить что-то очень важное, хотел успеть всюду: бежал, скакал туда, где говорили и делали что-либо для него новое, полезное. Вероятно, уже тогда сознавая недостатки своего образования, он учится у всех и везде.

Власть оказалась в руках Натальи Кирилловны, но сама она, по отзыву Куракина, «была править некапабель (неспособна), ума малого» и посему поручила все дела свои и сына родственникам и приближенным. Главой Посольского приказа и, по существу, всего правительства стал ее 25-летний брат Лев Кириллович Нарышкин, человек недалекий и постоянно пьяный, гордый и взбалмошный. Другое влиятельное лицо — боярин Тихон Никитич Стрешнев, тоже умом не отличавшийся, злой и лукавый царедворец, «интригант дворовый» (Куракин). Князь Б. А. Голицын, самый умный из новых правящих лиц, как был, так и остался начальником Приказа Казанского дворца, ведавшего управлением Поволжьем, которое довел чуть ли не до полного разорения. Да и вся эта компания, в которую вошли и Лопухины — родственники Петра по жене, пустилась обкрадывать казну и людей; за ними тянулись другие бояре, дворяне, приказные, столичные и местные; началось «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная».

У Петра сложилась своя «кумпания» в Преображенском и Немецкой слободе, где он стал бывать все чаще: здесь жили генералы и офицеры, которых он привлекал к своим «потешным играм», разный мастеровой люд. Нравился ему генерал Патрик Гордон, знаток военного дела, устройства европейских армий, исполнительный и немногословный, верный и надежный. А «министр пиров и увеселений» Франц Лефорт, тоже полюбившийся царю, всегда был готов организовать веселый пир или бал с танцами.

Из русских наиболее близким к царю стал Ментиков, «Алексашка», ловкий и услужливый, невежественный (не умел толком имя свое подписать), но преданный, как пес, патрону, у которого начал с мелких услуг, денщиком, дошел же до генералиссимуса, «полудержавного властелина». Затем шли Апраксин — будущий адмирал; Головин — командир «потешных»; Головкин — будущий канцлер. Особое место занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский — «генералиссимус Фридрих», потешный главнокомандующий солдатскими полками, король пресбургский, позднее — «князь-кесарь», которого Петр, тоже шуточно, именовал «Кönih, Sir», то есть королем, отчитывался перед ним в делах, как подданный, подчиненный.

Ромодановский, помимо шуточных обязанностей, исполнял и другие, более серьезные — как глава Преображенского приказа (назван по месту первоначального пребывания — в резиденции царя), он ведал политическим сыском. Этот «министр кнута и пыточного застенка» приводил в дрожь всех, кто попадал к нему в руки, вел допросы, вынюхивал крамолу, карал «мятежников» и любителей вольно поговорить о политике, делах при дворе, поведении царя.

Царь непрерывно в движении — в делах и увеселениях: устраивает смотры, военные игры, готовит и запускает фейерверки, строит корабли, испытывает новые суда и пушки, учится у инженеров, артиллеристов, математиков, плотников, берет у Гордона и других лиц книги, выписывает их из-за границы. А в перерывах между занятиями пирует со своей компанией то у Гордона или Лефорта, то у Голицына или Нарышкина, своего дяди. На Яузе для любимца Лефоота распорядился построить дворец, где вся компания иногда закрывалась дня на три «для пьянства, столь великого, — по словам Куракина, члена компании и царского свояка, — что невозможно описать, и многим случалось от того умирать». Другие после таких загулов стонали и охали несколько дней, а Петр уже на следующий день, как ни в чем не бывало, принимался за дела.

Наталья Кирилловна, патриарх Иоаким и другие ревнители старины и благочестия старались образумить царя, держать его побольше в Кремле, поближе к семье и официальным обязанностям, уговаривали поменьше знаться с иностранцами.

В марте 1690 года скончался Иоаким. В своем завещании, обращаясь к обоим царям, он во имя бога единосущного умолял их не общаться с иноверцами-еретиками, не доверять им командные должности в русской армии, «иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить»; патриарха приводило в ужас то, что эти проклятые еретики, «подобно скотам», едят траву — «салат» и говорят на языках, которые православные люди не понимают (отсюда в глазах людей, подобных Иоакиму, все иностранцы с Запада — это «немцы», то есть «немые», которые не могут говорить нормально, по-русски).

До поры до времени Петр терпел подобные вещи. Но постепенно, и чем дальше, тем быстрее, делал по-своему, вводил необходимые новшества. Правда, иногда, не желая расстраивать матушку и озлоблять бояр, отступал, затаиваясь… Так, месяц спустя после смерти Иоакима он заказал себе удобное в быту иноземное платье: немецкий камзол, чулки, башмаки, а также парик и шпагу на перевязи, шитой золотом. Но надевал все это только на время посещений Немецкой слободы.