В Назаревский - Из истории Москвы

Памятником этих ее стремлений остаются ее портреты, на которых она изображается в короне, со скипетром и державой в руках и во всем царском облачении, каким является приведенное нами ее изображение на императорском орле. Ее портрет был выгравирован вызванным из Чернигова мастером Тарасевичем, который, как говорилось тогда, «умел печатать парсоны». Названный Тарасевич занялся этим делом в загородном доме Шакловитого, на Девичьем поле. Царевна была вырезана в царской короне, с державой и скипетром в руках и в царской одежде. Вокруг нее длинный и подробный титул с наименованием ее самодержицей всея Руси; далее были сделаны аллегорические изображения семи даров Духа, или добродетелей правительницы. Внизу были помещены стихи ученика Симеона Полоцкого — Сильвестра Медведева, восхвалявшие мудрость Софьи и сравнивавшие ее с различными славными царицами древнего мира. На другой доске тот же Тарасевич вырезал св. Феодора Стратилата с воинскими доспехами у ног, с литаврами, знаменами, копьями и другим оружием, вероятно, в честь Феодора Алексеевича. Оттиски с этих портретов раздавались многим лицам, а один был послан в Голландию для печатания там, но с подписями и виршами на латинском и немецком языках. Более сотни экземпляров этого портрета были присланы из Голландии в Москву.

Вообще в это время в Москве начинает прививаться гравирование. Так, в 1685 году была выпущена у нас иллюстрированная «Комедия-притча о блудном сыне». Одновременно с этим образовалась особенная ветвь гравирования — так называемые лубочные картины, которые вырезались на деревянных досках. Народ охотно украшал стены своих домов лубочными картинами. Они печатались у Троицы на Аистах и в приходе Успения в Печатниках, а продавались у Спасских и Варварских ворот и на крестцах. Патриарх Иоаким запрещал печатать иконы на лубочных листах, потому что под влиянием иностранцев появились отпечатки икон «наподобие лиц немецких и в своестранских одеждах».

Софья Алексеевна очень любила садоводство и в кремлевских садах заводила редкие тропические растения. Она любила также театральные представления. Карамзин в «Пантеоне российских авторов» говорит, что Софья занималась литературой: писала трагедии и сама играла их в кругу своих приближенных. А. Шаховской, на основании семейных преданий, уверял, что она написала духовную драму «Екатерина великомученица», которая ставилась у нее в терему. Петр отроком присутствовал будто на театральных представлениях своей сестры. Вообще Софья Алексеевна проявляла значительное образование, начало которому было положено ее учителем Симеоном Полоцким.

Но дни ее владычества были сочтены: в селе Преображенском росла, в лице ее брата, страшная гроза для похитительницы власти.

Ко времени Петра I Москва вполне выработала свой тип и создала свою своеобразную физиономию, которая, несмотря на все последующие воздействия на нее, отличает ее не только от иностранных столиц, но и от новых городов самой России, начиная с Петербурга.

Обозренные нами эпохи создали из Москвы столицу Русского царства и средоточие нашего православия, государственноцерковный и вместе народный центр. Это давало и самой ее внешности и всей ее жизни особый национально-самобытный характер. Как престол и жилище русских царей, она была, соответственно своему времени, блестяще и великолепно обстроена, особенно в своем сердце Кремле, с Китай-городом, и в Белом городе. При тесном у нас союзе государства с Церковью, Москва, будучи резиденцией первосвятителя Всероссийской Церкви, представляла собою столицу русского православия. Религиозное усердие царей, боярства и самого народа создали в Москве столько храмов, сколько нельзя найти ни в одном городе на свете. В Бозе почивший государь Александр Александрович, смотря на Москву с высоты Кремля, с глубокой меткостью суждения, как мы говорили прежде, сказал: «Москва — это храм России, а Кремль — это его алтарь». Действительно, то, что прежде всего поражает в Москве, это кажущееся несчетным число глав ее храмов и поразительный звон колоколов этого, по выражению народному, «Златоглавого» города… Кажется, Москва готова была сделаться храмовыми святцами, минеями-четьими, кои читаются не в книгах, а в ее церквах, посвященных не только всем двунадесятым праздникам, но и огромному числу святых, память коих празднуется в будни. Чуть не в каждый день целого года в допетровской Руси, в Москве, то в том, то в другом конце ее, слышался красный звон храмового праздника. Величественна была обстановка царской жизни с множеством дворцов не в одном Кремле, айв разных частях города, с громадным двором, с великолепными царскими выходами. Все это, в связи с другими особенностями нашей жизни, налагало на быт москвичей свой особый отпечаток.

Но Москву и при этом ее своеобразии нельзя винить в безусловной национальной замкнутости по отношению к иностранцам, в отчуждении от просвещения, развивавшегося на Западе. Ведь Москва в своей Заиконоспасской академии еще до Петра создала уже, на основании начал возрождения наук и искусств, высшее училище, начинала допускать у себя влияние не одной техники, а и западноевропейского искусства, до театрального включительно. Об усвоении иностранной техники и говорить нечего; Москва завела у себя западно-европейский военный строй, устраивала уже пушечнолитейные и стеклянные заводы, выделку своего оружия, сахароварение, ботанические сады и т. д. Она готова была и на дальнейшее заимствование всего полезного от иностранцев, но только желала это делать не вдруг, а постепенно, не огулом, а с разбором, так, чтобы это не нарушало народного органического творчества, не мешало бы развитию нашего национально-культурного типа, чтобы основы жизни оставались прежними.