Домокош Варга - Древний Восток. У начал истории письменности

Начитанный, ученый человек, Лао-цзы был искренним приверженцем простой жизни и пренебрегал ученостью так же, как безрассудной роскошью:

Более молодой современник Лао-цзы, второй великий мудрец этого смутного времени — Кун-цзы (551–478 гг. до н. э.), известный в Европе под латинизированным именем Конфуций, искал выхода в другом направлении. Он мечтал о державе, управляемой преданными царю, образованными сановниками, главное стремление которых — благо страны и процветание народа.

Это тоже была утопия, но более плодотворная, чем восхваления неиспорченной простоты в духе Лао-цзы. Находившийся в состоянии разброда Китай, действительно, весьма нуждался в умных и добродетельных государственных деятелях. Страна не катилась в своем развитии назад лишь только потому, что тем временем в Китае открыли тайну выплавки и обработки железа. Оружие и прежде делали из металла — из бронзы, но железные орудия, начавшие широко распространяться, облегчили, сделали более эффективной повседневную работу как земледельцев так и в ремесленных мастерских. Постепенно стало легче строить дороги, оборонительные стены, плотины, оросительные и судоходные каналы. Оставалось только объединить созидательные силы общества и преградить дорогу силам разрушения.

Каким образом?

Конфуций не возлагал больших надежд на потомков древних знатных семей. Он хотел опираться на знать другого типа, на тех, кого благородными делали их знания, гуманизм и добродетели. Таких людей он поучал так:

«Учиться и не размышлять: напрасный труд; размышлять же и не учиться: опасность».

«Тот, в ком природные качества подавляют образованность, — дикарь. Тот, в ком образованность подавляет природные качества, — заурядный писец. Тот, в ком уравновешены образованность и природные качества, превращается в благородного человека».

«Встречаются и такие, кто поступает, не зная причин своих действий. Я так не поступаю. Я слушаю много всего, выбираю из этого хорошее и следую ему».

«Если ты сам стремишься к добру, тогда и народ будет хорошим».

«Если в течение ста лет государством управляли бы только добродетельные люди, они могли бы переделать даже самых злонравных людей, и мы могли бы отменить смертную казнь».

«Если возвысишь прямодушных и удалишь криводушных, тогда народ будет послушным. Но если возвысишь криводушных и удалишь прямодушных, тогда народ не будет послушным».

«Тот, кто возвысит прямодушных и удалит криводушных, способен добиться того, что и криводушные выпрямятся».

«Если у народа есть все, тогда и государь ни в чем не нуждается; но если нуждается народ, тогда и у государя не может быть всего».

«Тот, кто управляет государством, способным выставить тысячу боевых повозок, тот должен тщательно следить за службой, выполнять свои обещания, умерять свои расходы, любить своих людей и использовать народ только тогда, когда это необходимо».

И так далее. Сначала учение Конфуция было предназначено для узкого слоя общества, служило для поучения образованных людей, которые шли на государственную службу, но постепенно оно стало главной формирующей силой образа мышления образованных китайцев. Влияние учения Конфуция может быть прослежено до наших дней.

Со временем узкий слой конфуцианцев становился все шире, все более забирал в свои руки не только ежедневные дела управления, но и саму власть, лишая ее тех, кто считался знатью не по образованию и добродетели, а по рождению.

Или не образование и добродетель играли здесь главную роль, а то, что государь мог прогнать их в любую минуту? Что не только все их состояние, но и их жизнь и смерть зависели от того, сумеют ли они доказать, что являются полезными, нужными винтиками государственной машины?

Несомненно одно, ученые чиновники этих древних времен, являлись они последователями Конфуция или нет, закладывали основы для скрепления распадавшейся державы. И тем, что они мастерски владели приемами управления, и тем, что не позволяли растаскивать в разные стороны государство, дававшее им власть и доход, соответствующий их рангу.

А чтобы меньше было соблазна, вышедших из их среды правителей провинций не оставляли подолгу на одном месте. Поэтому не приходилось опасаться, что, вступив в сговор со своими подопечными, они впадут в смертный грех измены.

Но пока что Китай состоял из множества отдельных частей. В одной части сохранилась власть чжоуских ванов, оторвавшиеся же от нее или и прежде уже бывшие независимыми провинции постепенно образовали четыре других царства. Потом уже не пять, а семь царей боролись друг с другом, пока одному из них, правителю царства Цинь, не удалось взять верх над остальными. Победитель, Ин Чжэн (правил с 246 по 210 г. до н. э.), вместо титула «ван» взял себе титул «хуанди». И с этого времени он повелел называть себя так: Ши Хуанди, т. е. Первый Император.

Из названия Цинь в восточных языках образовалось название Чин, Чина, потом позднее в западных — Хина, Шин, Чайна (Chino, Chine, China), по-русски же государство называли Китай, по имени «китаев» — народа монгольского происхождения, жившего в северной части страны.

Это была уже настоящая и единая империя, с почти 50-миллионным населением, которое раньше — в зависимости от царства, где оно жило, — называлось по-разному. Теперь же по указу Ши Хуанди все они должны были называться хошу , т. е. черноволосыми. Новый император ввел единое письмо, единые меры, единую денежную монету.

Как Дарий в персидской державе, Ши Хуанди поставил во главе каждой провинции двух правителей: военного и гражданского и следил за ними с помощью своих верховных сановников. Он опоясал страну сетью дорог, оросительных и судоходных каналов, и он же начал строить на севере страны — для защиты от хун-ну — Великую Китайскую стену, достигавшую в среднем 10 метров высоты. Для ее постройки он отрядил два миллиона солдат, военнопленных и принудительно посланных работать местных жителей. Последних было больше всего: жестокие законы с необычайной быстротой умножали число этих государственных рабов, для отличия одетых в красную одежду. Даже за мелкие провинности уводили из дома всех мужчин семьи. Многие так навсегда и остались на гигантской стройке, ибо тела умерших замуровывали в Великую стену или в башни, стоявшие на расстоянии 60-100 метров одна от другой.