Леонид Пятецкий - История России. XIX век. Для старшеклассников и абитуриентов

В 1834 г. Герцена и Огарева арестовали за пение песен, наполненных «гнусными и злоумышленными» выражениями в адрес царя, и после длительного тюремного следствия выслали без суда: Герцена — на службу в Пермь, Вятку, а затем во Владимир, Огарева — в Пензу.

Революционный подъем начала 30-х годов XIX в. в Западной Европе сменился полосой упадка, торжества реакционных сил. Для этого времени особенно характерны настроения пессимизма, отчаяния, неверие в возможность борьбы за лучшее будущее. Эти настроения нашли яркое отражение в первом «Философическом письме» П. Я. Чаадаева, опубликованном в 1836 году в журнале «Телескоп».

Друг А. С. Пушкина и декабристов, офицер в царствование Александра I, П. Я. Чаадаев тяжело переживал поражение восстания декабристов, ушел в отставку. Произведения Чаадаева свидетельствовали о том, что их автор пришел к самым пессимистическим выводам, которые заключали в себе страстные нападки на Россию, ее отсталость, некультурность, ничтожность ее истории, убожество ее настоящего. Потеряв надежду на возможность общественного прогресса в России, он писал: «Окиньте взглядом все пережитые нами века … вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания… Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя… Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли…».

Чаадаев писал о разных исторических, путях России и других стран Европы. Он подчеркивал, что все народы Европы имели «общую физиономию», «преемственное идейное наследие». Сопоставляя это с историческими традициями России, Чаадаев приходит к выводу, что ее прошлое было иным: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее — иноземное владычество, жестокое, унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, — вот печальная история нашей юности».

Чаадаев считал, что все беды России от ее отлученности от «всемирного воспитания „человеческого рода“», от национального самодовольства и связанного с ним духовного застоя. Основной бедой он считал отрыв от католического мира.

«По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения всех народов… затем, освободившись от чужеземного ига, мы могли бы воспользоваться идеями, расцветшими за это время среди наших братьев на Западе, если бы только не были отторгнуты от общей семьи, мы подпали рабству, еще более тяжелому…».

Итак, виной отставания, считал П. Я. Чаадаев, был отрыв России от Европы и, в особенности, православное мировоззрение. Чаадаев утверждал, что «России нечем гордиться перед Западом, напротив, она не внесла никакого вклада в мировую культуру, осталась непричастной к важнейшим процессам в истории человечества».

Письмо Чаадаева — это «безжалостный крик боли и отчаяния», «это был выстрел, раздавшийся в темную ночь», «мрачный обвинительный акт против России». (А. И. Герцен). Письмо Чаадаева, как отмечал Герцен, «потрясло всю мыслящую Россию». В знаменитом письме П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г. А. С. Пушкин писал: «Хотя лично я сердечно привязан к государю (к Николаю I — Л.П.), я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человека с предрассудками — я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

Правительство сурово расправилось и с Чаадаевым, и с издателями этого письма: журнал «Телескоп» был закрыт, редактор его Н. И. Надеждин выслан из Москвы и лишен права заниматься издательской и преподавательской деятельностью. Чаадаева объявили сумасшедшим и отдали под полицейский контроль.

На рубеже 30-х — 40-х годов происходили изменения в общественных настроениях, внешне еще мало заметные, но ощутимые.

A. И. Герцен писал: «Что-то пробудилось в сознании, в совести — какое-то чувство неловкости, неудовольствия. Ужас притупился, людям надоело в полумраке темного царства».

Исследователи считают, что с «Философического письма» П. Я. Чаадаева началось формирование течения «западников». Назвали их так потому, что они считали неизбежным повторение Россией пути Западной Европы и призывали учиться у нее. Представителями западничества были историки Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, С. М. Соловьев, юрист, философ и историк Б. Н. Чичерин, юрист и философ К. Д. Кавелин, литераторы B. П. Боткин, П. В. Анненков, В. Ф. Корш и другие. К западникам примыкали критик В. Г. Белинский и А. И. Герцен.

К Грановскому тяготели литераторы И. П. Галахов, Н. X. Кетчер, Н. А. Мельгунов, Н. Ф. Павлов, Н. М. Сатин, актер М. С. Щепкин. «Наши» назвал их Герцен: «Такого круга людей, талантливых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде, ни на высших вершинах политического мира, ни на последних маковках литературного и артистического».

Во главе московского кружка западников стоял Т. Н. Грановский. Профессор Московского университета, Грановский читал курс истории средних веков. В своих записках славянофил А. И. Кошелев писал: «Лекции Грановского были, прежде всего, посвящены поискам ответов на вопросы русской общественной жизни, и дворянская интеллигенция находила в них подлинный отклик на злобу дня. История служила современности. Умело нарисованные картины европейского прошлого помогали понять российское настоящее, а неизбежные недомолвки не мешали приученным к иносказаниям слушателям».

Лекционный курс Грановского был открытым выступлением против казенного, уваровского тезиса о «гниющем» Западе и России, благоденствующей под сенью православия, самодержавия и народности. Грановский не скрывал своих симпатий к Западу, своего неприятия «своенародности», противостоящей европейскому просвещению.

Грановский стал любимцем московского студенчества. В феврале 1845 г. студенты приветствовали его восторженными овациями. Грановский начал свою очередную лекцию словами: «Мы, равно и вы, и я, принадлежим к молодому поколению, — тому поколению, в руках которого жизнь и будущность. И вам, и мне предстоит благородное и, надеюсь, долгое служение нашей великой России — России, преобразованной Петром, России, идущей вперед и с равным презрением внимающей и клеветам иноземцев, которые видят в нас только легкомысленных подражателей западным формам, без всякого собственного содержания, и старческим жалобам людей, которые любят не живую Русь, а ветхий призрак, вызванный ими из могилы, и нечестиво преклоняются перед кумиром, созданным их праздным воображением».