Надежда Гарифуллина - Анти-Зюгинг [Зюгановщина как оборотная сторона горбачевщины]

На пленуме все «мизансцены» были заранее срежиссированы. А сценарий был таким: сначала дают слово нам, а потом нас начинают бить все эти холуи. Но я настояла на обратном порядке: сначала выступят все желающие, а уже потом дадут слово нам. Практически пленум раскололся, голоса разделились: одна половина за то, чтобы мы сохранили посты и продолжали работать, другая половина — категорически против. Потом выступали мы, «без вины виноватые». Я сказала Геннадию Андреевичу все, что о нем думала, в глаза, при всех: «В 91-м году, когда меня распинали на всех крестах, и в 93-м, когда меня расстреливали, я даже в страшном сне не могла увидеть, что меня, которая стояла у истоков партии и прошла такой страшный политический путь, вы будете исключать из партии. Делайте так, как считаете нужным. А я служила и буду служить России».

А потом я сказала то, что уже говорила вам: «Геннадий Андреевич, самая главная трагедия заключается в том, что и мне, и другим непонятно, кому же вы служите. Потому что именно вы сегодня выгодны Кремлю, потому что вам не видать президентства, как своих собственных ушей, никогда. Это устраивает Кремль, почему-то, может быть, устраивает и вас, но совсем не устраивает Россию. А почему это устраивает вас, можно только догадываться. Величие Сталина заключалось в том, что он собирал вокруг себя ярких людей, умел руководить людьми, и они высоко доверяли ему. Ничтожество Горбачева заключалось в том, что он собрал вокруг себя холуев, и в результате камня от камня не осталось от государства и от партии. Вы повторяете его путь. Я вам не доверяю, с вами в разведку идти нельзя. Когда вы предадите, в какой момент, можно только представить себе. Поступайте, как вам подсказывает ваша совесть, но я вам, стоя на этой трибуне, говорю: это начало вашего конца. И худшие времена у вас еще впереди». Сказала и ушла.

Очень хорошо выступили Селезнев, Губенко, а потом пленум принял решение исключить меня, Губенко и Селезнева из партии. Зоркальцева, Никитина и Севастьянова Виталия Ивановича как бы пощадили, хотя все были в равном положении.

— А их оставили на постах?

— Оставили. Они не покинули своих постов и остались членами партии.

— Поразительно! Где логика? Было бы логично, если бы исключили всех. Но почему Президиум и пленум не требовали сложения полномочий от Зоркальцева, Никтина и Севастьянова? Это же двойной стандарт либо откровенное фарисейство!

— И то, и другое. Ну, исключили меня, я ушла. Конечно, мне было горько и очень обидно. Ведь через что только пришлось за эти годы пройти, когда нас, коммунистов, шельмовали, ставили всяческие препоны. Было трудно морально. Прихожу решать какие-то проблемы своих избирателей, а мне в краевой администрации говорят: вот не была бы ты членом компартии, мы бы тебе помогли. И, тем не менее, у меня в мыслях никогда не было выйти из партии, предать.

Но самое смешное было потом. Хотя все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Буквально через неделю после этого, 3 июня 2002 года у меня был юбилей — мне исполнилось 55 лет. И вот они мне такой «подарок» преподнесли: в спешном порядке меня, Селезнева, Губенко исключили в этот день из фракции, даже не пригласив на ее заседание. В день моего юбилея! И Геннадий Андреевич всем этим руководил. Понимаете, любой воспитанный, культурный человек остудил бы этих холуев, которым не терпелось, сказал бы: «Не надо этого делать, вы же знаете, у Светланы Петровны сегодня день рождения. Что же мы, скоты последние?» Но Зюганов смог. Он исключил из фракции меня, которая в 1995 году, преодолев сопротивление самых близких людей — матери и сына, пришла помогать ему. Лично я никогда бы так не поступила даже по отношению к моему врагу. Больше всего ценю в людях нравственные качества. Не способности, не талант, а на что человек способен с точки зрения нравственных качеств. И когда он с такой легкостью может перечеркнуть и забыть все, что сделано, все отношения, которые были, он больше для меня не существует. Вот Зюганов для меня перестал существовать

Самое страшное то, что в моей душе сейчас нет никакой веры и надежды. Я не вижу ни одной политической силы в России, которая может вывести ее из тупика, спасти. И, конечно, у меня возникает вопрос: либо это глупость Геннадия Андреевича, либо он был заведомо поставлен во главе этого «стада», то есть партии, чтобы в нужный момент привести ее к обрыву. Как это делается, вы сами знаете из восточных легенд. Я не знаю точного ответа на эти вопросы...

— А я в своей книге прямо написала, что так оно и есть. Я уверена, что именно такая миссия была возложена на Зюганова — возглавить партию и увести ее от борьбы: к обрыву или в болото — все едино.

— Я так резко критиковала Геннадия Андреевича с телеэкрана, что коммунисты мне даже говорили: «Зачем вы это делаете? Это же бьет по имиджу партии!». «Нет, — отвечала я, — никогда нигде ни одного слова я не сказала о партии, о членах КПРФ. Мне их искренне жаль, я понимаю, как тяжело им сегодня, потому что они становятся заложниками нравственных качеств вождей, но я хочу, чтобы они знали правду о своем лидере. Я хочу, чтобы вы знали эту правду. Сегодня вы мне не верите, завтра убедитесь, что я была права. Но мой нравственный долг — сегодня сказать вам то, что знаю, вижу, думаю. Может, кто-то очнется от спячки. Еще не поздно многое поменять в компартии. Так же было в КПСС — нарыв давно уже созрел, а благостные старички все ходили, пожимали друг другу руки, страна разваливалась, а они делали вид, что ничего не происходит. Когда-то я сказала все, что думаю, одному «вождю», вы это знаете, но если я вижу, что второй «вождь» допускает ошибку, цена которой — Россия, я, невзирая ни на что, должна сказать об этом.

— Светлана Петровна, а правда, что вас снова пытались позвать на выборы, чтобы вы помогли КПРФ собрать голоса избирателей?

— Пытались, конечно, пытались опять. Были разговоры на эту тему, посылали ко мне гонцов с той и с другой стороны. Сам Зюганов, конечно, не решился встретиться со мной, зная мой характер, и предполагая, что скажу ему в ответ. Были такие попытки: напишите заявление, пятое и десятое.

— Чтобы вас снова приняли в партию, как Губенко?

— Да. Я им ответила: «Ничего аморального, безнравственного я не сделала, чтобы со мной так поступать. Но вы позволили со мной так поступить всем, кто ко мне сегодня приходит. Если Компартия отменит свои собственные решения в отношении меня, Губенко и Селезнева, если признает ошибочность этих решений, и Геннадий Андреевич Зюганов публично принесет мне извинения за все, в том числе за «Советскую Россию», где меня называли отщепенцем и предателем, за все другие газеты, — я подумаю. По-другому поступить не могу, это дело моей чести».