Надежда Гарифуллина - Анти-Зюгинг [Зюгановщина как оборотная сторона горбачевщины]

— Для чего были введены танки и войска, ведь на этом здорово тогда играли против ГКЧП «демократы» в России, да и во всем мире?

— Вообще при введении чрезвычайного положения, а оно тогда вводилось только в Москве, полагается обеспечить охрану всех объектов особой государственной важности и порядок. Принятый закон о чрезвычайном положении предусматривал ввод войск. Но, к сожалению великому, войска ввели, а они ничего не сделали. Просто пришли, встали и стояли. Повторю еще раз: поскольку не было четкой иерархии в этом комитете и не было четкого порядка принятия решений и указаний, то не было и четких, ясных приказов. Ни министр обороны Язов, ни председатель КГБ Крючков их не давали. Сейчас много «героев», которые пишут всякие мемуары и дают интервью о том, что будто бы им дали приказ о штурме Белого дома, а они его не выполнили, потому что пролилась бы кровь. Это, мягко говоря, ложь. Если бы дали приказ, то они, как миленькие, пошли бы и выполнили. Приказа не было! В этом проблема.

— Известно, что Горбачев и Ельцин боролись за власть. Они были непримиримыми соперниками. Борьба за личное лидерство заслонила все остальное. Как вы полагаете, когда началось их негласное противостояние?

— Это стало заметно сразу после Пленума ЦК КПСС в октябре 1987 года, когда Ельцина вывели из состава ЦК. Я тогда еще был первым секретарем Красноярского крайкома партии, и мы по окончании Пленума зашли к Горбачеву и предупредили, что это кончится большими неприятностями. Вывод Ельцина из ЦК — опасный момент. И, по крайней мере, если это произошло, не надо создавать условий, чтобы он мог заниматься политической деятельностью на территории Советского Союза. Надо было отправить его послом куда-нибудь в Африку, пусть бы там жил и работал. К сожалению великому, ответ был такой: «Ерунда, пройдет три месяца, и о нем все забудут». Вот так дословно сказал Горбачев. Мы сказали: «Не забудут, не будет этого». Так и вышло. Ельцина назначают министром СССР и первым заместителем председателя Госстроя СССР, и Госстрой становится штабом всего антисоветского отребья. Оттуда пошла вся псевдодемократическая гниль. И, конечно, личная борьба Ельцина и Горбачева влияла на все остальное.

После избрания председателем Верховного Совета РСФСР Ельцин развязывает настоящую войну с Союзным центром, с Горбачевым. Еще до августовских событий Ельцин подгребал под себя руководство союзными министерствами. Он — впервые за всю историю! — вывел МВД РСФСР из подчинения Министерству внутренних дел СССР, и российское министерство никакие команды союзного министерства не выполняло. Ельцин из кожи лез, чтобы показать: я — президент России и плевать хотел на ваш Союз и на ваше Союзное государство; в Москве и на территории Российской Федерации хозяин я, а не какое-то Союзное правительство. Когда определяли бюджет Союзного государства на 1991 год, в который 70 миллиардов рублей должна была направить Россия, чтобы обеспечить дотационный фонд, то Ельцин категорически отказался выполнить это и заявил: «Давайте конкретные программы, конкретные вопросы. Под конкретные программы будем рассматривать конкретные деньги». И я более чем уверен, что он не подписал бы Союзный договор. Практически все шло к этому. Горбачев назначил подписание Союзного договора на 20-е августа. Но Украина не собиралась подписывать, Молдавия, Грузия не собирались, и Ельцин тоже четко встал на эту позицию. Но хотелось собрать всех и там дать щелчок по носу Горбачеву — не подписать договор. Это противостояние шло все время.

— Вы всего год пробыли членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС, а до того руководили Красноярским крайкомом и всем Красноярским краем. Когда, придя в ЦК, вы явственно почувствовали, что политика Горбачева ведет к развалу Советского Союза? Известно, что на одном из заседаний Политбюро вы прямо спросили Горбачева: «Куда идем?»

— Прозрение произошло значительно раньше, еще до того, как я пришел в ЦК. Вспоминаю декабрь 1988 года, один из наших разговоров в достаточно узком кругу, когда я тоже сказал: «То, что делается сейчас, развалит Советский Союз». А уже в 1989-90 годы всем, кто близко соприкасался с этой командой и видел ситуацию в руководстве государством и партией, стало ясно: если не принимать специальных и чрезвычайных мер, то Союз будет разрушен.

— У вас в Центральном Комитете были союзники, или все они плясали под дудку Горбачева?

— Еще до этих событий Дзасохов, например, говорил, что он разделяет мою точку зрения, что ситуация опасная для партии и государства. Лучинский заявлял то же самое. Строев заявлял то же самое. Все трое — секретари ЦК КПСС. С заместителем генерального секретаря ЦК Ивашко мы общались очень часто, когда он был здоров. К сожалению, он много времени болел, перенес операцию, из-за чего мне приходилось очень часто оставаться на хозяйстве и вести Секретариаты, но все равно общение было частым, и он тоже разделял мою точку зрения. Казалось бы, все понимали и говорили, что надо принимать какие-то меры. Когда начались августовские события, то на Секретариате и после него все говорили: да, действительно, надо поддержать ГКЧП. В последующие дни — и 19-го, и 20-го — все ко мне ходили и говорили, что поддерживают ту линию, которую занимаю я, то есть линию на введение чрезвычайного положения. А 21 августа они дружно сели за стол и подписали заявление, что они от всего отмежевываются, что они ничего не знают и ждут, когда приедет их любимый генеральный секретарь.

— Как вы считаете, что руководило ими, что определяло линию поведения?

— Думаю, самая обыкновенная трусость. Увидели, что ГКЧП проигрывает — что ж поддерживать? 22 августа в Центральном Комитете находились только я и Олег Дмитриевич Бакланов. Я уехал из ЦК часов в 5-6. Дома услышал по радио сообщение — Президиум Верховного Совета лишил нас депутатских полномочий. Стало ясно: арест неминуем. Я спокойно собрался, взял, что нужно, и к моменту, когда в дверь постучали, был уже готов.

— От кого прозвучала команда отбоя, почему и в какой момент ГКЧП самораспустился?

— Перелом произошел в ночь с 20-го на 21-е августа, когда спецслужбы, военные проехали по городу и посмотрели обстановку у Белого дома. Тут почему-то у многих затряслись коленки, и все сказали: «Если что-то делать у Белого дома, пытаться задержать президента Российской Федерации или вести с ним переговоры, то не дай Бог прольется кровь». Хотя, например, моя точка зрения по этому поводу и Олега Дмитриевича Бакланова осталась прежней: лучше малая кровь тогда, чем теперь сотни тысяч убитых, миллионы раненых, десятки миллионов беженцев и разваленная страна. А та сторона очень ждала крови, и по сути дела мальчиков, которые погибли, специально послали. Они же не у Белого дома были, техника шла совсем в стороне от него. Противникам ГКЧП кровь была нужна. Я знаю, мне, по крайней мере, рассказывали, что в стане Ельцина очень радовались, когда парни погибли, потому что сходу можно было обвинить ГКЧП: вот результат его действий — три смерти.