Владимир Хрусталев - Во главе «Дикой дивизии» [Записки Великого князя Михаила Романова]

«Здешняя жизнь вошла сразу в колею. После утренних бумаг погулял. Погода стояла мягкая. Принял: Григоровича и Наумова. В 2 ½ часа Штюрмера, которому предложил место председателя Совета министров. Переговорил с ним о всех наиболее важных вопросах. Погулял с Марией. В 4 ½ приехал Миша, пили с ним чай. После этого принял доброго старого Горемыкина, в последний раз, как Предс. Сов. мин. Читал до 8 час. Весь вечер читал Аликс и дочерям вслух» [413].

Вдовствующая императрица Мария Федоровна всей душой переживала за своих сыновей в это трудное и опасное время. Редко случалось, что в один день ей удавалось с ними обоими повидаться. В своей дневниковой записи от 27 января (9 февраля) 1916 г. она зафиксировала такое событие:

«Поехала навестить Ксению, встретила у нее Сергея М[ихайловича]. К чаю сначала пришел Миша, затем – Ники с четырьмя дочерями. Завтра он уезжает. Я так рада видеть его, вот только он никогда не говорит о том, о чем я хотела бы с ним побеседовать» [414].

Император Николай II за этот день также записал в дневнике:

«Сделал небольшую прогулку; погода была скорее мартовская – то солнце, то мокрый снег. В 11 ч. принимал, перед завтраком был доклад Хвостова (юст.). В 2 ч. поехал со всеми дочерьми в город и прямо в Зимний. Обошел залы, в кот. устроен лазарет на 750 раненых, а сегодня их было 450 чел. Мне понравилось все виденное. Опоздали на ¼ часа к Мама, где Миша пил чай. Взяли его с собою в Царское. Он обедал с нами. В 7 час. принял нового Госуд. контролера – Покровского. Весь вечер занимался» [415].

Сравним поденную запись великого князя Михаила Александровича:

«В 12 ч. мы поехали в Петроград, но поезд наш очень запоздал. Завтракали мы в «Астории», была Маргарита Васильевна [Абаканович]. Днем я поехал по делу к гр[афу] Фредерикс, затем в Аничков [дворец], где принял несколько лиц. Чай пил у Мама. Приехал Ники с дочерьми. Около 6 ½ я с ними поехал в Царское [Село], где обедал. В 10 ¼ на Александровской соединился с Наташей и Алешей, и мы поехали домой. Наташа обедала у Маргариты В[асильевны]. Погода была пасмурная, мягкая, 0 гр.» [416].

Как можно видеть из этих дневниковых записей, что морганатическая супруга великого князя Михаила Александровича все еще не была признана Царской семьей.

Графиня Л.Н. Воронцова-Дашкова позднее делилась воспоминаниями об этом периоде лихого военного времени:

«В 1915 году я встречала Михаила Александровича в Петербурге, когда тот приезжал с фронта в Гатчину. В эти приезды он часто заезжал за нами в своем открытом “паккарде“, и мы вместе уезжали на охоту под Гатчину. Там мы останавливались в охотничьих царских домиках; муж мой, большой специалист в кулинарии, готовил сам замысловатые блюда, и время чередовалось меж охотой и беззаботным весельем. Возвращаясь с охоты в Гатчину, Михаил Александрович любил показывать нам мрачный Гатчинский дворец, где протекли его детские годы. Однажды показывая гимнастические комнаты дворца, он сбросил с себя черкеску и, оставшись в одном бешмете, стал на турнике и параллельных брусьях делать самые отчаянные упражнения, взвиваясь, как птица.

В начале 1916 года Михаил Александрович покинул “Дикую дивизию”, получив новый пост командира 2-го кавалерийского корпуса, а незадолго перед революцией переехал в Гатчину в должности генерала-инспектора кавалерии.

В связи с этим назначением предполагалось, что Михаил Александрович встанет во главе особого крупного конного отряда, предназначенного для самостоятельных действий на фронте. Но этому не суждено было осуществиться. Разразилась революция» [417].

Стоит уточнить, что великий князь Михаил Александрович с 4 февраля 1916 г. возглавил 2-й кавалерийский корпус, а 2 июля ему было присвоено очередное воинское звание генерал-лейтенанта.

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович делился воспоминаниями об очередной поездке императора на фронт:

«29 января Государь прибыл на Двинский, или Северный, фронт, войсками которого командовал генерал Плеве. Маленький, скрюченный, крайне болезненный Плеве отличался необычайной твердостью, энергией и железной волей. Везде, где бы он ни был во время Великой войны, он покрыл себя заслуженной славой. Его правой рукой, главным помощником с начала войны и до назначения его главнокомандующим фронтом являлся генерал Миллер. В ночь перед приездом Государя у Плеве было кровоизлияние, и утром бледный как полотно он насилу держался на ногах.

В тот день императорский поезд остановился на станции Вышки в 28 верстах от крепости Двинск. На платформе встречал почетный караул Кабардинского Его Величества полка. В 1914 году караул этого же полка встретил Его Величество на Кавказе, в Сарыкамыше. Видимо, Государю было приятно вновь видеть своих кабардинцев. Кроме Плеве встречали командующий армией генерал Гурко и генерал Миллер. Среднего роста, сухощавый, живой, Гурко привлекал невольно внимание и, тем более, что по слухам он дружил с Гучковым, считался либералом и его причисляли к тем офицерам генерального штаба, которых называли младотурками. Название, появившееся после Японской войны. Поехали к войскам. В четырех верстах от станции около шоссе близ леса было выстроено две тысячи человек по два человека с офицером от каждой роты, эскадрона, команды и в полном составе две кавалерийские дивизии и одна казачья. Парадом командовал лихой кавалерийский генерал Павлов, несколько лет тому назад командовавший лейб-гвардейским Уланским Ее Величества полком в Петергофе. О нем и в мирное время ходило много легенд.

Было ясное, морозное утро. Государь тихо объезжал войска, отдельно говорил с частями, благодарил солдат и офицеров. Затем обратился с общей ко всем речью: “Я счастлив, что мог прибыть сюда и увидеть хотя бы представителей вашей доблестной пятой армии, – звонко звучали слова Государя. – Горжусь тем, что нахожусь во главе одной из наших армий, которую составляете вы, молодцы”. Речь Государя была особенно задушевна. Не менее задушевное неслось и ура в ответ ему. А когда оно стихло, подавшийся вперед на стременах генерал Гурко в лихо заломленной папахе как-то особенно вдохновенно произнес: “В свидетельство нашей готовности отдать все силы за царя и Родину и во славу императора самодержца православной Руси наше русское громовое ура”. И из тысячи уст вырвалось действительно громовое ура.

Этот смотр в 15 верстах от неприятеля, охраняемый целой эскадрой аэропланов, произвел тогда особенное впечатление. Имена Плеве и Гурко (имя последнего было связано с именем его отца – героя Русско-турецкой войны) укрепляли непоколебимую веру в победу. Это посещение фронта имело самое благотворное влияние. По словам генерала Миллера, почти целый месяц после него военная цензура фронта знакомилась с рядом восторженных писем солдат на родину о приезде Государя, о его беседе, о том, какой он. Письма отражали тот высокий моральный подъем, который принес приезд Государя» [418].