Ха Чанг - Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Поведение международных финансовых потоков (займов и портфельных вложений) резко контрастирует с поведением прямых иностранных инвестиций. Последние в 1997 году составляли 169 миллиардов долларов для развивающихся стран {121} . Несмотря на финансовую нестабильность в развивающемся мире, с 1998 по 2002 год этот показатель даже чуть повысился — в среднем до 172 миллиардов в год {122} . Помимо стабильности, прямые иностранные инвестиции, как считается, приносят не только деньги, но и много других вещей, способствующих росту экономики. Сэр Леон Бриттан, бывший британский комиссионер Евросоюза, так охарактеризовал ситуацию: «Прямые иностранные инвестиции — это источник дополнительного капитала, вклад в здоровый внешний баланс, основа повышения производительности, дополнительной занятости, эффективной конкуренции, рационального производства, переноса технологий и источник управленческих ноу-хау» {123} .

Таким образом, выгоды от прямых иностранных инвестиций выглядят совершенно очевидными. Они стабильны, в отличие от других форм притока иностранного капитала. Более того, они не только приносят деньги, но и повышают производительные способности, поскольку влекут за собой более передовую организацию работы, навыки и технологии. Неудивительно, что прямые иностранные инвестиции едва ли не обожествляются — их считают чуть ли не «матерью Терезой иностранного капитала», как однажды иронически заявил Габриэль Пальма, известный чилийский экономист, мой бывший учитель, а ныне коллега по Кембриджу. Но и прямые иностранные инвестиции имеют свои ограничения и несут некоторые проблемы.

Во-первых, хотя прямые иностранные инвестиции и оставались очень стабильными во время финансового кризиса в развивающихся странах в конце 1990-х — начале 2000-х, это правило не стоит распространять на все периоды и страны {124} . Если в стране открыты рынки капитала, прямые иностранные инвестиции быстро становятся «ликвидными» и могут тотчас покинуть ее. Как указывается даже в публикации МВФ, иностранная дочерняя компания может использовать свои активы, чтобы взять ссуду во внутренних банках, обменять деньги на иностранную валюту и вывести их; родительская же компания может отозвать внутрихозяйственный заем, выданный дочерней (это тоже считается прямой иностранной инвестицией) {125} . В крайних случаях б о льшая часть выданных прямых иностранных инвестиций может уйти по таким каналам, что мало укрепит позиции страны-получателя в области валютных резервов {126} .

Также прямые иностранные инвестиции не всегда служат стабильным источником валюты. Они могут оказать даже отрицательное влияние на валютные резервы страны-получателя, поскольку не только приносят деньги, но и создают на них дополнительный спрос (например, при импорте сырья и оформлении иностранных ссуд). Конечно, они могут (но не всегда) создать еще один приток валюты в результате экспорта, но получит ли страна больше денег, чем потратит, — вопрос спорный. Вот почему многие стремятся контролировать доходы и расходы в иностранной валюте тех зарубежных компаний, которые совершают инвестиции (например, какую часть товаров необходимо направлять на экспорт, какую долю сырья требуется приобретать на местах) {127} .

Еще один недостаток прямых иностранных инвестиций — создание возможности для «трансфертного ценообразования» транснациональными корпорациями, действующими более чем в одной стране. Это практика, при которой дочерние компании завышают или занижают цену таким образом, чтобы доходы оказались самыми высокими у тех фирм, которые работают в странах с наименьшими ставками налогов на прибыль предприятий. И когда я говорю о завышении или занижении цен, это действительно так. Отчет организации Christian Aid содержит такие примеры экспорта по заниженным ценам, как поставка телевизионных антенн из Китая по 40 центов за штуку, пусковых установок ракет из Боливии по 40 долларов, бульдозеров из США по 528 долларов; зато ножовочное полотно поставляется из Германии по 5485 долларов за штуку, японские щипчики якобы стоят 4896 долларов, а французские гаечные ключи — 1089 долларов {128} . Это классическая проблема транснациональных корпораций, но в наши дни она резко обострилась в связи с ростом числа налоговых гаваней, в которых отсутствуют или крайне малы налоги на прибыль. Компании могут серьезно снизить свои налоговые обязательства, переведя б о льшую часть активов фиктивной фирмы, зарегистрированной в офшорных зонах.

Можно возразить, что страна — получатель инвестиций не должна жаловаться на трансфертное ценообразование, поскольку без прямых иностранных вложений налогооблагаемый доход вообще не был бы получен. Однако это непорядочный аргумент. Все организации используют производственные ресурсы, которые предоставляет правительство на деньги налогоплательщиков: дороги, сеть телекоммуникаций, работников, которые получили образование и обучение на рабочем месте на средства государства. Поэтому если дочернее предприятие транснациональной корпорации не платит «честный» налог, то оно практически наживается на стране, в которой располагается.

Даже если говорить о технологиях, навыках и управленческом ноу-хау, которые должны приносить прямые иностранные инвестиции, то и здесь не все так однозначно: «Несмотря на теоретическое предположение о том, что прямые иностранные вложения приносят максимальные выгоды среди всех потоков капитала, оказалось, что засвидетельствовать эти выгоды не так-то просто». И это говорится в публикации МВФ {129} . Почему так происходит? Дело в том, что разные типы прямых иностранных инвестиций оказывают различное влияние на производство.

Когда мы говорим о прямых иностранных инвестициях, большинство из нас представляет себе, как Intel строит новый завод по производству микрочипов в Коста-Рике, а Volkswagen закладывает новую сборочную линию в Китае. Это так называемые гринфилды, то есть проекты с нуля. Во многих случаях прямые зарубежные вложения подразумевают, что иностранцы покупают уже существующую местную компанию. Это называется браунфилд, то есть реконструкция объекта {130} . Инвестиции второго типа составляют более половины всех мировых прямых иностранных вложений с 1990-х годов, хотя для развивающихся стран этот процент будет ниже по той простой причине, что там не так много фирм, которые иностранцы хотели бы приобрести. В 2001 году инвестиции типа браунфилд составляли целых 80% от прямых капиталовложений в мире {131} .

Инвестиции типа браунфилд не создают новых производственных мощностей. Так, когда General Motors купила корейского автопроизводителя Daewoo в результате финансового кризиса 1997 года, она просто заполучила уже существующие заводы и стала продавать те же автомобили, разработанные корейцами, но под другим названием. Однако подобные капиталовложения все же могут привести к росту производственных мощностей. Это произойдет, если они принесут новые методы управления или привлекут более квалифицированных инженеров. Однако нет никакой гарантии того, что это действительно осуществится.