Мишель Пастуро - Символическая история европейского средневековья

Историк всегда должен помнить, что никакой универсальной истины о цвете не существует — ни в смысле определений, практик или значений, ни в смысле восприятия. Все это обусловлено культурой, культурой и еще раз культурой.

Остается ли красная одежда красной в тот момент, когда человек на нее не смотрит? До XVIII века ни один теолог, ни один ученый человек, кажется, не задумывался над этим непростым вопросом, первейшим и главнейшим среди всех вопросов, касающихся цвета. Впрочем, в Средние века этот вопрос выглядел бы анахронично: цвет тогда понимался не как феномен восприятия, а либо как субстанция, то есть самая настоящая материальная оболочка, покрывающая тела, либо как составная часть света. Только начиная с 1780-х годов некоторые философы стали определять цвет через восприятие — восприятие некоего окрашенного светом элемента, получаемое через зрение и попадающее в мозг; и только в современную эпоху такое определение цвета возобладало в конечном итоге над всеми остальными.

Для средневековых авторов, почти поголовно служителей Церкви, цвет представляет собой не чувственно воспринимаемое явление, а теологическую проблему. В первые века христианства об этом рассуждают многие Отцы Церкви, а вслед за ними и большинство средневековых теологов [352] См. исследования, перечисленные в следующей библиографии: Sieben Н. J. Voces, eine Bibliographie zu Worten und Begriffen aus der Patristik (1918-1978). Berlin — New York, 1980. . Именно они были первыми «специалистами» по цвету, задолго до художников, красильщиков и герольдов. В своих сочинениях они снова и снова возвращаются к цвету, используя его то к качестве метафоры, то в качестве атрибута, но прежде всего потому, что цвет ставит перед ними фундаментальную проблему, имеющую отношение к физике и метафизике света и, следовательно, к тому, как человек, живущий на этом свете, связан с божественным.

Для средневековой теологии свет — это единственная составляющая чувственного мира, которая является одновременно видимой и нематериальной. Свет — это видимость невыразимого и, как таковой, он представляет собой эманацию Бога. Отсюда и возникает вопрос: а может быть, цвет тоже нематериален, может быть, он тоже является светом, или, по крайней мере, составной частью света, как утверждали задолго до Ньютона (но, конечно, совсем с иных позиций) некоторые античные и раннесредневековые авторы [353] Эта идея встречается уже у Аристотеля и Феофраста и, будучи подкреплена открытиями мусульманских ученых, проходит через все Средневековье. И все-таки цвет продолжают приравнивать к материи, то есть к оболочке. В XIII в., к примеру, большинство францисканских ученых оксфордской школы, которые много теоретизировали о свете, а значит и о цвете, определяют его одновременно и как материальную субстанцию, и как составную часть света. По истории теорий о природе цветов см.: Hoppe Е. Geschichte der Optik. Leipzig, 1929; Ronchi V. Storia della luce, 2 ed. Bologna (пер. на фр.: Histoire de la lumiere. Paris, 1956); Lindberg D. C. Theories of Vision, from al-Kindi to Kepler. Chicago, 1976; Halbertsma К. T. A. A History of the Theory of Color. Amsterdam, 1949 (в основном в связи с искусством). По эволюции аристотелевских теорий: Kucharski P. Sur la theorie des couleurs et des saveurs dans le “De sensu” aristotelicien // Revue des etudes grecques, t. 67, 1954, p. 355-390; Eastwood B. S. Robert Grosseteste’s Theory on the Rainbow // Archives international d’histoire des sciences, t. 19, 1966, p. 313-332; Hudeczek M. De lumine et coloribus (selon Albert le Grand) // Angelicum, t. 21, 1944, p. 112-138. ? Или же цвет — это материя? Не является ли он просто оболочкой, покрывающей предметы? Все спекулятивные, теологические, этические, социальные и даже экономические проблемы, которые ставили перед собой люди Средневековья в связи с цветом, вращаются вокруг этого вопроса.

Церковь вкладывала в это глубокий смысл. Если цвет является составной частью света, то с онтологической точки зрения он имеет отношение к божественному, ибо Бог есть свет. Чем шире простирается цвет в земном мире, тем дальше отступает тьма, тем больше места занимает свет, а значит, Бог. Стремление к цвету и стремление к свету — это стремление к одному и тому же. Но если цвет — это материальная субстанция, простая оболочка, то в этом случае он отнюдь не является эманацией Бога. Напротив, он представляет собой некое искусственное и ненужное добавление, которое человек навязывает мирозданию: с цветом нужно бороться, его нужно устранить из культа, прогнать из храма. Он бесполезен, аморален и даже вреден, так как затрудняет transitus [354] Переход (лат.). - Прим. ред. грешника, стремящегося воссоединиться с Господом.

Эти вопросы, стало быть, не являются ни сугубо умозрительными, ни даже сугубо теологическими. Они несут в себе вполне конкретное значение, они оказывают воздействие на материальную культуру и повседневную жизнь. Какое место занимает цвет в обстановке, окружающей христианина — там, где он живет или бывает, на изображениях, которые он созерцает, в одежде, которую носит, на предметах, которыми пользуется, и как цвет соотносится с его поведением, — все это напрямую зависит от того, как ответить на эти вопросы. Но, прежде всего, от этого зависят место и роль цвета в церкви и религиозных обрядах.

С поздней Античности и до конца Средневековья ответы на эти вопросы давались самые разнообразные. Теологи и прелаты, как на словах, так и на деле проявляли к цвету то благосклонность, то враждебность. Однако историки пока еще не располагают достаточными сведениями, позволяющими составить четкую хронологическую и географическую картину того, как менялось их отношение к данной проблеме. У Отцов Церкви отношение к цвету скорее враждебное. Они замечают, что в Библии о цвете говорится редко [355] Когда речь идет о терминах, обозначающих цвет (и возможных их толкованиях), историк должен с большим вниманием относиться к изданиям, редакциям, состоянию текстов и переводам, которыми пользуются Отцы Церкви и теологи. История перевода цветообозначений с греческого и иврита на латынь и с латыни на народные языки изобилует неточностями, вчитыванием смыслов и сдвигами значений. В средневековой латыни, в частности, в употребление вошло большое количество цветовых терминов, тогда как в тех же случаях на иврите, на арамейском и на греческом употреблялись слова, обозначающие материал, свет, а также насыщенность или качество. Если на иврите сказано сияющий, на латыни часто говорится candidus (ослепительно белый) или даже ruber (красный). Если на иврите сказано грязный или темный, на латыни говорится niger (черный) или viridis (зеленый), и на народный языках — черный или зеленый. Если на иврите или по-гречески сказано бледный, на латыни будет сказано то albus, то viridis, так же и на народных языках — то белый, то зеленый. Если на иврите говорится богатый, на латынь это часто переводится как purpureus, и на народные языки — как пурпурный. Во французском, в немецком, в английском слово красный широко используется для перевода слов, которые в греческом или древнееврейском тексте выражают не понятие цвета, а понятия богатства, силы, величия, красоты, смерти, крови, огня. Каждый раз, когда мы имеем дело с Писанием, следует произвести тщательный эвристический и филологический анализ, прежде чем выносить какие-либо суждения о символике цветов. . Цвет для них — это пустота, бесполезное украшение, на которое бессмысленно тратятся время и деньги. Но прежде всего это обманчивая маска, которая отвлекает от сути. Одним словом, цвет — это суета, которая скрывает истинную природу вещей [356] «Глуп тот, кто применяет в живописи цвета так, будто не ведает, из чего получается живопись» — провозглашает Григорий Великий в своем комментарии к Песне Песней; ed. R. Belanger, Paris, 1984, p. 72 (Sources chretiennes, vol. 314). . Некоторые авторы даже полагают, что слово color связано с глаголом celare (скрывать) [357] См. авторов, приводимых в в: Kristol А. М. Color: les langues romanes devant le phenomene de la couleur. Berne, 1978 (Romanica Helvetica, vol. 88), p. 9-14. Полезные сведения также можно найти в: Walde A., Hofmann J. В. Lateinisches etymologisches Worterbuch, 3. Aufl., Heidelberg, 1930-1954 (“color”: Bd. 3, S. 151 sq.). . Цвет — это то, что скрывает, маскирует, обманывает. Этимологические спекуляции древних в данном случае сближаются с мнением некоторых ученых XX века, которые уверенно включают слово color в обширное гнездо латинских слов, передающих идею сокрытия, утаивания: celare, clam (тайно), clandestinus (тайный), cilium (веко), cella (кладовая, комната), cellula (келья), caligo (туман, тьма) и т. д., — все они образованы от одного и того же корня [358] См. наводящую на мысли (и местами спорную) словарную статью “Color” в: Ernout A. et Meillet A. Dictionnaire etymologique de la langue latine, 4e ed. Paris, 1979. С сожалением подчеркнем, что авторы большинства филологических и лексикографических трудов, касающихся названий цветов, чаще всего забывают изучить само слово «цвет». Этим, к примеру, отличилась примечательная диссертация: Andre J. Etude sur les termes de couleur dans la langue latine. Paris, 1949. .