Мишель Пастуро - Символическая история европейского средневековья

Эти лексические изменения, подчеркивающие растущее неприятие красильного ремесла, оставили след и в романских языках. Во французском языке слово infecture появляется с XII века и означает одновременно «окраску» и «грязь». Его языковой дублет, infection, засвидетельствован в следующем веке с теми же значениями; это слово еще не употребляется в значении «болезнь», как в современную эпоху. Что касается прилагательного infect, самые ранние употребления которого относятся, видимо, к началу XIV века, то первоначально оно означает все, что имеет отталкивающий запах или вкус, затем приобретает значение «гнилой» и, наконец, «зловредный» [495].

Даже глагол teindre не был избавлен от этих перипетий. Уже в классической латыни обозначилась близость между tingere (красить), fingere (придавать форму, ваять, создавать) и pingere (писать красками) [496]. Употребление tingere в литургическом смысле Отцами Церкви повышает значимость и придает этому глаголу более возвышенное значение: он обозначает погружение в крестильную воду и, в широком смысле, сам акт крещения [497]. Но с феодальной эпохи пара tingere/fingere начинает переосмысляться в негативном ключе: fingere теперь означает не только «создавать» или «придавать форму» с помощью мастерства, но также «приукрашивать», «измышлять», «врать»; tingere, возможно, из-за звукового подобия, часто выражает то же самое: «подделывать», «маскировать», «обманывать». Сходство между этими двумя глаголами обнаруживается и во французском языке: teindre и feindre близки по значению и выражают идею мошенничества и лжи. Так, хроникеры XIV-XV веков используют выражение teindre sa couleur [красить своим цветом] в отношении того, кто притворяется, лжет, скрывает свои намерения или меняет свое мнение [498]. Цвет можно поменять, точно так же, как одежду или мнение; подобно словам, цвет скрывает, повторяется, иссякает.

В германских языках подобная игра слов затруднительна. Однако в английском языке созвучность глаголов to dye (красить) и to die (умирать) — написание которых до XVIII века часто совпадало — приводит к включению в семантическое поле первого из них вызывающих тревогу и ассоциации со смертью оттенков смысла. А пара французских глаголов teindre/feindre находит свое соответствие в английской паре to dye (красить)/tо lie (лгать). Краска снова лжет, обманывает и вводит в заблуждение.

Лексика, стало быть, подтверждает то, что выявляет изучение общественной иерархии и анализ архивных документов: в античных и средневековых системах ценностей красильное ремесло — это сомнительное занятие, которое, с одной стороны, связывается с грязью и нечистотой, а с другой — с мошенничеством и обманом. В этом, без сомнения, кроется причина того, почему нормативные акты с такой невероятной тщательностью диктуют принципы организации этого ремесла. В них подробнейшим образом оговариваются организация труда и этапы обучения для каждой категории красильщиков, нерабочие дни, расписание работы, расположение красильных мастерских в городе, число работников и учеников, время обучения, полномочия внутрицеховых смотрителей, — особое внимание также уделяется цветам и тканям, разрешенным и запрещенным красителям, протравам, которые следует применять, условиям обеспечения любыми необходимыми товарами, отношениям с другими ремесленными цехами или с красильщиками из соседних городов.

Безусловно, все эти уточнения, предписания и запреты часто встречаются в подобного рода нормативных актах, регламентирующих самые разные текстильные профессии вплоть до конца XVIII века. Во Франции они отразились даже в тетрадях жалоб 1789 года [499]. Однако нормы, регламентирующие ремесло красильщиков, видимо, издавались чаще и были более жесткими, нежели нормы для любого другого ремесла: подозрительную и опасную для здоровья деятельность красильщиков необходимо было контролировать самым тщательным образом. Анализ запретов особенно показателен. Он выявляет строжайшее разделение труда, существование узких специализаций, а также обнаруживает и раскрывает самое часто встречающееся мошенничество: когда за стойкую и долговечную окраску выдавалась окраска, обладающая совершенно противоположными свойствами, либо по причине недостаточного протравливания — для чего в XV веке существовало прелестное выражение “teindre en peinture” [красить краской] — либо, чаще, в результате махинаций с красящими веществами, когда вместо более дорогих красителей использовали дешевые (за что клиенты, однако, платили приличную цену): вместо кермеса — марену или рокцеллу [500](красные тона); вместо вайды — различные ягоды (синие тона); вместо цервы или шафрана — дрок (желтые тона); вместо чернильного орешка — котельную сажу или корень ореха.

Такого рода мошенничества — явление столь частое, что в некоторых городах торговцы-суконщики сами снабжают красильщиков необходимыми красильными веществами [501]. В других — за качеством используемых красителей следят муниципальные власти, которые заверяют городской печатью ткани «красивой и добротной окраски» [502]. Повсюду за красильщиками устанавливают строгий контроль. Их мятежи — как мятеж чомпи во Флоренции в 1378 году, или как бунты синих ногтей в Лангедоке в 1381 году, во Фландрии и Нормандии годом позже, — всегда отличаются крайней жестокостью.

Было бы, однако, неверно полагать, что европейские красильщики, сознающие всю важность своей роли в производстве и торговле тканями, не пытались исправить этот негативный образ, навязанный предписаниями и традициями. Напротив, они всеми силами старались поднять престиж своей профессии. Начать хотя бы с выбора покровителей и заказа определенных иконографических сюжетов. Красильщики — люди, зачастую не бедные и неплохо организованные, объединенные в братства [503], — добились того, что их святым покровителем стал Маврикий — один из самых почитаемых святых на христианском Западе. Копт по происхождению, Маврикий, согласно преданию, был предводителем римского легиона, набранного в Верхнем Египте; однако, будучи христианином, он отказался приносить жертвы языческим богам и вместе со своими солдатами был казнен в Агаунуме, в нынешнем кантоне Вале (Швейцария), в конце III века в эпоху Максимиана. Несколькими веками позже на месте их мученической смерти, которое пробрело важное культовое значение, было основано большое бенедиктинское аббатство.

В Средние века Маврикий является одновременно покровителем и рыцарей, и красильщиков. Последние с гордостью об этом напоминают, в том числе через живопись, витражи, всевозможные представления и шествия и даже геральдику, отражающие историю их покровителя. В некоторых городах святой Маврикий изображен на гербах красильных цехов, а ремесленные уставы и постановления — например, парижские, составленные в XIV веке и по-прежнему действующие в середине XVII века — запрещают «красильным мастерам, вслед старым добрым и достойным похвалы обычаям, держать свои мастерские и лавки открытыми в праздничный день, посвященный святому Маврикию [504]». Этот праздник отмечается 22 сентября, в день, когда Маврикий и его соратники были казнены. Именно черный цвет кожи святого, цвет сияющий и несмываемый, подтолкнул красильщиков к тому, чтобы выбрать его в качестве своего святого покровителя; это произошло в XIII веке, а возможно, и раньше.