Йозеф Оллерберг - Снайперская «элита» III Рейха. Откровения убийц (сборник)

Подтверждение новости о смерти Гитлера, несмотря на мои крайне противоречивые чувства к нему, стало для меня последней каплей. К этому моменту Конрад и Михаэль уже погибли во время ближних боев с советской пехотой. Ни одного, ни другого не спас ни их опыт, ни их смелость. Я в этих боях каким-то чудом оставался невредимым. Возможно, только потому, что Ингрид беспрестанно молилась за меня в те дни.

Однако под конец битвы за Берлин я был измотан, деморализован, и моя бдительность притупилась. В результате в следующем ближнем бою я был ранен в предплечье правой руки. Рольф, ему также каким-то чудом удавалось выжить до этого времени, помог мне дойти до ближайшего пункта медицинской помощи.

Пункт первой медицинской помощи находился в подвале одного из массивных зданий. Рольф попрощался со мной на входе. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно.

Войдя внутрь, я увидел стол, застланный белым полотенцем, на котором лежали скальпель, пинцеты и другие инструменты. Однако меня ждали лишь две инъекции: одна в плечо и одна в ягодицу. Ни слова не говоря, медсестра расстегнула мои штаны и сделала укол. После этого она повесила мне на шею карточку и отправила на осмотр к хирургу. Происходящее напомнило мне конвейер. Раненые двигались непрерывным потоком, проходя осмотр у медиков, которые действовали как роботы. Тех из раненых, кто не мог передвигаться самостоятельно, оставляли на пункте медицинской помощи, остальных отправляли в медицинский центр, расположенный на соседней улице.

Я отправился туда вместе с еще несколькими ранеными, способными ходить. По пути меня вдруг охватил панический страх смерти. Город непрерывно обстреливался, и я боялся, что погибну по дороге и больше никогда не увижу ни Ингрид, ни Курта. Однако мы добрались благополучно.

В огромном подвале, где располагался медицинский центр, находилось более сотни раненых солдат. Но уход за ними осуществлял всего один врач, две медсестры и несколько санитарок. Моя рука к этому моменту уже начала нестерпимо болеть и сильно распухла. Меня переодели и наложили на руку шину. После этого я получил койку в одном из сырых подвальных помещений, где на трехъярусных настилах спали раненые.

Поскольку я не был тяжело ранен, то мне досталось место на самом верхнем ярусе. Потолок в подвале был низким, и поэтому, забираясь на свое место, мне пришлось согнуться. Мой сосед с пропитавшейся кровью повязкой вокруг головы предложил мне сделать глоток из его фляжки, в которой было бренди. Употребление спиртного в медицинском центре противоречило правилам, но я с радостью принял его в свое горло.

В медицинском центре были раненые из самых разных частей, но особенно много было мальчишек из гитлерюгенда. Они очень плохо переносили боль, непрестанно стонали и даже плакали. Подобная обстановка очень сильно давила мне на нервы. Чтобы отвлечься, я пытался думать об Ингрид и Курте. Но от этого мне становилось еще неспокойнее, я ведь даже не знал, живы ли они.

1 мая доктор приказал нам всем сдать оружие. Капитуляция Берлина была очевидна, и он надеялся, что захватчики не причинят нам вреда, если мы будем безоружными. Сдав оружие, с которым я не расставался долгие годы, я почувствовал себя голым и совершенно беззащитным. Впрочем, здравый смысл подсказывал, что в городе, занятом советскими войсками, от моей винтовки и пистолета-пулемета все равно было бы не слишком много толку.

Тем не менее с улицы до нас по-прежнему доносился грохот боя. Он окончательно смолк только во второй половине дня 2 мая. Я высунулся наружу, чтобы осторожно посмотреть, что происходит, и увидел вдалеке несколько советских танков, к которым были прикреплены цветы и красные флаги. Русские праздновали взятие Берлина. Они палили в воздух из всех видов оружия, которое у них было. В небо то и дело взмывали осветительные ракеты. Мне было горько, а к тому же и небезопасно долго смотреть на это, я поспешил вернуться в подвал.

Вечером до нас дошли слухи, что весь день улицы города были заполнены колоннами военнопленных, а русские солдаты разогревают себе еду на кострах, разведенных прямо напротив Рейхстага. При этом немецкие трупы, среди которых было очень много мирных жителей, в том числе женщин и детей, так и валялись неубранными на улицах города.

От подобных новостей меня охватывала жгучая злоба. Кто знает, если б у меня осталось оружие и я не был бы ранен в правую руку, я, возможно, в тот же вечер убил бы несколько русских. Правда, это наверняка стоило бы мне жизни.

На следующее утро нам было приказано выйти наружу. Снаружи нас ждали русские. Они, видимо, опасались сами спускаться в подвал, а потому ждали нас на входе с автоматами наготове.

Убедившись, что в подвале лишь раненые, советские солдаты потеряли к нам интерес. Однако во второй половине дня русские снова пришли за нами и приказали тем из нас, кто мог ходить, выстроиться в колонну и двигаться к окраине города. Пока мы строились, они подходили к солдатам, казавшимся им подозрительными, и начинали кричать на плохом немецком:

– Ты из СС!

Среди нас не было эсэсовцев, и бойцы, привлекшие внимание русских, оправдывались как могли. Тем не менее советские солдаты избили нескольких из них. А одного офицера, державшегося с захватчиками подчеркнуто презрительно, застрелили на месте. Что удивительно, русские даже не искали татуировки под мышкой на левой руке у тех, кто показался им подозрительным. Возможно, они просто не знали, что у каждого эсэсовца на этом месте была татуировка с его группой крови.

Я сам, к счастью, не показался советским солдатам похожим на эсэсовца. Однако они отобрали у каждого из нас те ценные вещи, которые у нас оставались. Так я лишился медальона, подаренного Ингрид, и своих серебряных карманных часов, принадлежавших еще моему отцу, которые исправно мне служили даже в суровые русские морозы.

Вскоре я оказался во временном лагере для военнопленных. Однако благодаря моему ранению я был непригоден для работ в России. При этом мне удалось вовремя уничтожить все свои документы, в которых упоминалось о том, что я был снайпером. Благодаря этому я был освобожден вскоре после окончания войны.

Ингрид и Курта мне удалось найти на ферме ее дяди Фридриха под Гамбургом. К моей огромной радости и удивлению, место, где находилась ферма, практически миновали бои. Мои жена и сын были целы и невредимы. А вот сам дядя Фридрих, несмотря на возраст, был призван в фольксштурм. О том, что с ним сталось, нам так и не удалось узнать даже годы спустя.

Так окончилась моя война. О тяготах жизни в послевоенной Германии и о том, как я мучился, когда мне долгие годы подряд снились кошмары и вспоминались бои, тоже можно было бы написать отдельную книгу. Но эта книга о моей службе в качестве снайпера Вермахта, и на этом ее пора закончить.