Андрей Синельников - Подлинная история Куликовской битвы

Все эти потомки медвежьих родов очень похожи на мифических Илюш Муромцев и других аргонавтов.

Эти самые аркадийцы, если верить трудам Птолемея и Вергилия, вместе с ахейцами воевали еще против македонцев. Ксенофонт и Полибий прямо говорят, что были они, подобно финикийцам, народами моря, относились к представителям общества не утонченного и не прогрессивного, то есть были воинами со всеми вытекающими последствиями.

Много чего связано в Европе с медведями, начиная с восстания «принца Урсуса» и кончая тайной Святого Грааля. Дагоберт II и Годфруа Бульонский, рыцари Храма, Лотарингский дом – и это все звенья той самой цепочки, которая связывает аркадийцев и их потомков с нами.

«Я вижу меч гнева Божия, висящий над этим домом», – сказал однажды епископ Альби Сальвий Григорию Турскому, указав на дворец Хильперика I.

Он не знал, что Альбигойские войны еще впереди и что единственную защиту жители Лангедока и их друзья найдут у потомков медвежьего народа.

Вернемся к символическим медведям, потому что медведь у народа посвященного соответствует такому символу, как nigredo, что значит первоматерия, и, таким образом, по всем законам мистики и знаний относится к начальным этапам, к хаосу, к тому времени, когда ничего не было, или к тому времени, про которое мы ничего не знаем; значит, с них и начнем.

Все эти знатоки меда (меда веды), Арты, Беры, Урсусы, Локисы и многие другие, ласково на Руси называемые Мишкой, непросты были, ой, непросты.

Одно славянское имя «Бер» чего стоит: это имя Бога Велеса. «Рожденный» значит, отсюда его другое имя – Святибор – и сакральный смысл, потом проявившийся в словах «беречь», «оберег», «берлога». Он так и в другие языки вошел: bar/bear, и слово «бурый» от него.

Это Один – скандинавский Бог, и Велес – славянский, и аркадская Артемида, и ее жрицы, и греческая Аталанта, и кельтская Артио, и божественный Арктур.

«Князь зверей» является символом святых Колумбана, Урсина и Сергия, а с вьючным седлом – Корбиниана, Хуберта и Максимина Трирского.

Остались медведи на гербах замков, принадлежащих тамплиерам, олицетворяя, как написано в их гербовниках, защитника Абсолютного Добра. Но сама принадлежность к ненавистным тамплиерам сослужила им далеко не лучшую службу и вреда принесла, пожалуй, больше, чем пользы. Примером тому служит история испанского города-замка Тобосо, упомянутого еще Сервантесом в его эпохальном «Дон Кихоте». Каждый помнит Дульсинею Тобосскую. Само название этого города состоит из двух слов: татарник, колючка такая, – «тоб» и медведь – «осо». Тобосские дети до сих пор твердят старую поговорку: «Тобосский герб украсят впредь куст колючки и медведь». Только вот в гербе города, незаметным таким движением руки фокусника, этот самый «осо», медведь то бишь, сменился в одно мгновение на оленя, незнамо каким образом там взявшегося. Такие вот чудеса.

На ближайших же соседей Москвы – смолян – Сигизмунд III еще совсем недавно жаловался: «Напрасно говорить с этим медвежьим народом».

А теперь опять обратимся к точной науке геральдике.

Ну, во-первых, всем известный ярославский медведь в серебряном поле, на задних лапах и с секирой (протазаном).

Как-то сразу вспоминается некий хорошо знакомый образ: «бер с секирой». Это кто ж такой? Берсерки, да неужто? Они, они, воины-оборотни, воины, не было которым равных в бою. И ходили они в медвежьих шкурах, чтобы даже тени сомнения не было, чьи они дети и внуки. Это они знали магию Святого Спаса, оберегающую от мечей и стрел. Это их волхвы варили в волшебных котлах, упоминаемых в кельтских сказаниях, стоявших на столах у короля Артура и вождей шотландских кланов, волшебные зелья. В этих трех котлах купаются и красавцами выходят, в них мертвых воинов оживляют, из них воинам чудесной силы прибавляют, да мало ли чего еще в этих котлах делают. Запомнил народ, как ни выжигали эту память, и берсерков, воинов-оборотней, и воинов-Вравроний, жриц богини охоты, одетых в медвежьи шкуры.

Значит, первое, что приходит на ум, – ярославский берсерк, или медведь с секирой. Да и у всей Куябии, Владимиро-Суздальской Руси – медведь в алом поле.

Рядышком самогитский в золотом поле черный, стоящий на задних лапах медведь с красными глазами и языком.

А совсем неподалеку новгородские в серебряном поле два черных медведя, поддерживающие золотые кресла с красной подушкой. На ней стоят перекрещенные: с правой стороны – скипетр, а с левой – крест. Над креслами золотой трисвещник с горящими свечами; в голубой оконечности щита две серебряные рыбы, одна против другой.

Пермский: в красном поле серебряный идущий медведь, на спине его золотое Евангелие, на котором серебряный крест с четырьмя лучами. Ну, этот уже посмирней, потише, такой же когда-то и в тверской печати был, наравне со Святым Георгием и двуглавым орлом; это до того, когда ей корону на троне в гербы определили.

А где еще? В Берлине и Берне, Борисоглебске и Кенигсберге. В Ангальте, у семейства Орсини, хорошо известного по всей Европе родовитостью и древностью дворянства, он в лапы даже розу взял. Хотя, я думаю, скорее не из миролюбия, а чтобы подчеркнуть свою принадлежность к Ордену рубиновой розы, в Англии трансформировавшейся в Алую розу. Да и само имя Орсини означает «медведь».

А уж как вытравливали, выжигали и вырубали в прямом смысле слова память об этих зверюгах и о том, откуда они взялись, – так, надо ж, все равно, хоть и в мизерных дозах, но сохранилась.

В Берне вон придумали, что имя городу дал местный герцог, убивший в этих краях медведя где-то в 1191 году. Только вот имя этого герцога было Бертольд, то есть «медвежий рык», да и «Медвежья яма» – место, где живут «почетные отцы города» – медведи, плохо вяжется с их убиением. И монету древний город-крепость чеканил с забавным названием «Бацен», получившим это название по изображению на нем все того же самого Мишки.

Тобосо мы уже здесь упоминали, так что ареал обитания медведей расползся по всей карте.

При постоянной чистке геральдики, при постоянной ее перерисовке и подмене вообще странно, что их всех во львов и оленей не превратили или на пушки и троны не поменяли.

Вон Святому Бернарду Клервосскому, символом которого наравне со скованным драконом и тремя митрами был улей, приписали намек на сладость речей и даже название изобрели – «Медоточивый доктор». А о том, что у него и его бернардинцев, чаще именуемых цистерцианцами, девиз был «Страданьями купим успокоение», а символом под девизом «Наслаждение через боль» по древним правилам является медведь и пчелы, внезапно все забыли.