Нина Быстрова - «Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Американская оппозиция интервенции перестала существовать. Но и Япония не стала относиться к интервенции с прежним энтузиазмом.

Одно из основных препятствий началу интервенции — несогласие в японском кабинете — не было полностью устранено. К военному выступлению Япония была готова, но сопротивлялась территориальным ограничениям проникновения своих войск. Осложняли положение и острые разногласия между правительством Хорвата и Владивостокским правительством. 19 июля The Manchester Guardian проанализировала создавшееся положение: «В Сибири есть несколько претендентов на власть: Хорват, вождь реакционных буржуа, и Владивостокское правительство, антибольшевистское, но социалистическое. Если союзники предпримут интервенцию, то кому они будут помогать, на кого опираться? Если союзная интервенция будет направлена против большевиков, — не возбудят ли они против себя все российское крестьянство? Японцы колеблются, потому что лучше осведомлены об этих затруднениях, чем французы или англичане. Япония боится быть втянутой в авантюру, конца которой невозможно предвидеть. Кроме того, морские круги, а также финансовые группы Японии против интервенции, так как она усилит позицию военной партии. Спасти положение может только Вильсон».

20 июля британская консервативная Pall Mall Gazette написала, что положение на Дальнем Востоке улучшается и активная интервенция Японии по поручению союзников считается решенной. По сообщению Daily Express от 23 июля, решение правительства Японии было окончательно принято, и она в сотрудничестве с Америкой поможет чехам, защищая опасные для них территории; соответственные шаги будут приняты немедленно.

Решение участвовать в интервенции в Сибири приняло и китайское правительство.

Отъезд союзных послов из Вологды 25 июля 1918 г. стал свидетельством того, что до начала интервенции осталось совсем мало времени.

В Советской России создалось невиданное в дипломатической истории положение: в стране находились пользовавшиеся полной неприкосновенностью официальные представители держав, открыто высаживавших вооруженные отряды для борьбы с правительством, с которым не порывали связи и при котором их послы были аккредитованы [328] История дипломатия. М.; Л, 1945. Т. 2. С. 389. . Однако так называемая «посольская неприкосновенность» сводилась к нулю непризнанием советского правительства.

Правительства Антанты не только не объявили о начале военных действий против Советской России, но и всячески отрицали то, что ведут против нее войну. Советское правительство неоднократно предлагало послам вернуться из Вологды в Москву, посылая туда делегации, но послы отказывались покидать город. «Дипломатический корпус пришел к выводу, — вспоминал американский посол Д. Фрэнсис, — что большевики во что бы то ни стало решили перевезти нас в Москву и держать в заложниках в случае интервенции…» [329] Заброшенные в небытие. С. 39. . Их отказ послужил причиной срочной телеграммы Г. В. Чичерина с просьбой покинуть Вологду. Дипломатические представители, поблагодарив наркома за заботу об их безопасности, решили последовать его совету покинуть город, но отправились не в Москву, а в Архангельск. «Наш план, — писал Фрэнсис, — состоял в том, чтобы покинуть Вологду 23 июля, но мы не смогли выбраться до полуночи 24-го; это промежуток времени был занят переговорами с Москвой. Дипломаты были вынуждены ночевать в поезде и ждать» [330] Там же. С. 46. .

О политическом значении отъезда дипломатов Г. В. Чичерин сказал, что он не может категорически заявить, что на политике Российской Советской Республики, «целиком построенной на строго принципиальных основаниях и далекой от дипломатических комбинаций обоих воюющих лагерей» этот факт нисколько не отразится; однако советское правительство глубоко сожалеет об отъезде вологодских дипломатов из пределов России, они предпочли ехать в Архангельск, «который может быть рассматриваем только как этап для отъезда из России». Однако, решительно протестуя против вторжения англо-французских войск на советскую территорию и против политической поддержки чехословацкому мятежу, советское правительство даже при этих условиях, подчеркнул Чичерин, не желало разрыва с ними дипломатических отношений и надеялось, что отъезд вологодских дипломатов не будет в таком смысле истолкован [331] ДВП СССР. Т. 1. С. 407–408. .

Согласно международному праву отъезд послов символизирует прерывание дипломатических отношений и прекращение состояния мира. Исходя из этого, можно считать, что союзники вступили во враждебные отношения с Россией 25 июля 1918 г. Но объявления войны не последовало, более того, после отъезда послов американский генеральный консул посетил НКИД и от имени находившихся в Москве союзных консулов заявил, что нет основания предполагать, что политическое положение серьезно затронуто отъездом послов из Вологды. Тем не менее, с 25 июля 1918 г. Россия оказалась в своеобразном юридическом положении по отношению к союзникам: начались военные действия без войны.

29 июля из Архангельска дипломатические представители выехали в Кандалакшу, а 9 августа вернулись туда после высадки союзных войск. Часть дипломатов выехала из России в конце 1918 г., английское и французское посольства оставались в Архангельске вплоть до эвакуации войск Антанты в сентябре 1919 г.

6 июля 1918 г. был убит посол Германии В. фон Мирбах. Результатами убийства во внутренней жизни Советов стала ликвидация политического союза большевиков и левых эсеров и утверждение однопартийной диктатуры. Зарубежная пресса живо отозвалась на эти события, хотя до известной степени и была поставлена ими в тупик. Весьма обеспокоено было советское Полпредство в Берлине. Оно обращалось в НКИД, советуя его руководству не предпринимать шагов, которые сделали бы уязвимыми советских представителей. Жесткие меры против левой социалистической партии могли вызвать возражения среди европейских социалистических партий. В связи с этим член президиума ВСНХ Г. Я. Сокольников предупреждал Г. В. Чичерина против принятия большевиками в отношении руководства левых эсеров «излишних» репрессий: «С точки зрения международных] отношений в этом нет ни малейшей надобности!» [332] АВП РФ. Ф. 82. Оп. 1. П. 24. Д. 99. Л. 40. Не собиралось порывать отношений с большевистским правительством и правительство Германии.

Барон Карл фон Ботмер, представитель Верховного главнокомандования, и другие члены немецкой дипломатической миссии после убийства фон Мирбаха были крайне обеспокоены тем, что рейхсканцлер и министерство иностранных дел Германии, «дабы не разрушить карточный домик так называемых хороших отношений с Россией, не займут по делу 6 июля той позиции, которая необходима для поддержания нашего авторитета и которая вместе с тем укрепила бы наши позиции в Москве» [333] Ботмер К. фон. Указ. соч. С. 91. . Дипломат предлагал использовать это трагическое событие, чтобы выйти из той «неприятной ситуации», в которую зашли германские отношения «с правительством кровавого террора». Действия настроенных против Германии сил, за которыми, по мнению барона, явно стояли силы Антанты (Ботмер считал их, по крайней мере, в моральном отношении, участниками убийства), не встретили никакого противодействия со стороны Ленина, Троцкого и товарищей. «Если правительство хотя бы внешне, с учетом настроения масс, придерживалось мирной политики, то, с другой стороны, травля против кайзеровской Германии была ей на руку, тем более, что и в его рядах были противники Брестского мира» [334] Там же. . Терпимость большевистских лидеров была вполне объяснима: немцы занимали Украину и намеревались продвинуться дальше на восток. Если, как считал Ботмер, отделение Курляндии, Литвы и Финляндии Россия может вынести, то готовности поступиться Эстонией и Латвией, имеющих выход в Балтийское море и контроль над морским выходом из Петрограда, у нее нет.