Александр Бушков - Россия, которой не было – 4. Блеск и кровь гвардейского столетия

А там и вовсе отменил рекрутский набор. «Отныне Россия, – заявил он в манифесте на сей счет, – будет жить в мире и спокойствии, что теперь нет ни малейшей нужды помышлять о распространении своих границ, поелику и без того довольно уже и предовольно обширна…»

«Нельзя изобразить, какое приятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве, – и сколько слез и вздохов благодарности испущено из очей и сердец многих миллионов обитателей России. Все государство и все концы и пределы онаго были им обрадованы и повсюду слышны были единыя только пожелания всех благ новому Государю…» (Болотов).

Это мнение нисколько не преувеличено: рекрут, напоминаю, уходил на двадцать пять лет, практически навсегда, родители с детьми и жены с мужьями прощались заранее, словно с покойниками…

Кроме барщины, ограниченной тремя днями в неделю, теперь запрещалось принуждать крепостных к работе и по воскресным и праздничным дням. Коцебу, немецкий писатель и русский разведчик, писал: «Народ был счастлив. Его никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-нибудь несправедливости; поэтому страх внушал им человеколюбие. Из 36 миллионов людей, по крайней мере, 33 имели повод благословлять Императора, хотя и не все сознавали это…» Свидетельство Коцебу тем более ценно, что он в свое время побывал в сибирской ссылке по приказу Павла, но сохранил объективность, России служил верно, пока не был убит во время выполнения деликатных поручений в Германии (разумеется, неким «восторженным студентом-одиночкой»).

Ему вторил прусский посланник Брюль: «Недовольны все, кроме городской черни и крестьян». Декабрист Фонвизин вспоминал: «В это бедственное для русского дворянства время бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге – до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла…»

Словом, указы и реформы Павла были, по выражению знаменитого Сперанского, «возможным началом целой системы улучшений крестьянского быта». Весьма похоже, что именно под влиянием идей Павла Сперанский и разрабатывал свои проекты реформ несколько лет спустя.

Основан университет в Дерпте. Открывается Павловский солдатский сиротский дом на тысячу мальчиков и двести пятьдесят девочек, значительно расширяется сеть солдатских школ. Для женщин – Институт ордена св. Екатерины и учреждения Ведомства императрицы Марии, Открыта Медико-хирургическая академия, учреждается для освоения русских владений в Америке Российско-Американская компания. Учреждается Лесной департамент и принимается Лесной устав. Восстанавливаются ликвидированные Екатериной Главная соляная контора, берг-коллегия (горнорудное дело – А.Б.), мануфактур-коллегия.

Вовсе уж революционным прорывом было утверждение в сентябре 1800 года «Постановления о коммерц-коллегии» – фактически новом министерстве торговли и промышленности. Из двадцати трех членов коллегии тринадцать, по замыслу Павла, купцам предписывалось выбрать из своей среды. Впервые в русской истории купцы и заводчики, политически бесправные даже при миллионных капиталах и отстраненные от руля государственной машины, получали, по сути, места в правительстве. Это – прямое продолжение нововведений Петра III.

Александр I уже на пятый день своего царствования поторопился ликвидировать это отцовское решение: «…оставя в той коллегии членов, от короны определенных, всех прочих, из купечества на срочное время избранных, отпустить в их домы, и впредь подобные выборы прекратить». «Плешивый щеголь» свои действия мотивировал… заботой о самих купцах, которые, оторванные-де от привычной торговли, на выборных постах моментально, мол, придут в полное ничтожество и разорение… И еще много десятилетий спустя самодуры-городничие, списанные Гоголем с натуры, таскали купцов за бороды, вымогали взятки и сажали под арест. «Третье сословие» в России пребывало в самом жалком состоянии – деньги были, но не было возможности влиять на развитие страны. Вплоть до бесславного крушения сгнившей до самой сердцевины русской монархии купцы и промышленники, в противоположность развитым европейским странам, от управления государством были отстранены. Лишь после 1905 года двое-трое видных буржуа получили второстепенные правительственные должности. В то же самое время британские монархи возводили в дворянское достоинство своих торговцев, промышленников и финансистов. Именно в пренебрежении наследников Павла к отечественным Карнеги, Дюпонам и Вандербильтам и крылся корень зла, а не в мифических масонских происках и «большевистских кознях»…

Как и его отец, Павел издавал указы, переводившие старообрядцев в «твердое легальное состояние», и пытался наладить нормальные отношения между двумя ветвями христианства – православием и католичеством.

Естественно, что после таких реформ кое-кто судил по-своему. Друг Александра I, польский магнат и русский чиновник Адам Чарторыжский вспоминал: «Высшие классы общества, правящие сферы, генералы, офицеры, значительное чиновничество, словом, все то, что в России составляло мыслящую и правящую часть нации, было более-менее уверено, что Император не совсем нормален и подвержен безумным припадкам».

Мнением тех самых тридцати трех миллионов никто не только не интересовался: простому народу, как мы видим, вообще отказывали в праве считаться «мыслящей частью нации»… Кстати, именно потому, что шляхетные предки пана Адама сотни лет пестовали такие убеждения, Польшу и привело к краху ее буйное дворянство. Не зря так называемые польские восстания сплошь и рядом были чисто шляхетскими заварушками, а польское крестьянство от этих бунтишек часто отстранялось, а то и ловило мятежников для выдачи властям…

Дело тут, конечно, не в польском гоноре – русские вельможи точно так же считали только свое мнение хоть что-то да весящим. Если они считали, что император безумен – он безумен, и точка…

Потом к этим сомнительным медицинским упражнениям подключился и английский посол в Петербурге лорд Уинтворт, писавший в Лондон: «Император в полном смысле слова не в своем уме…»

Что же дало повод для столь безапелляционного заключения? Да исключительно то, что Павел решил сблизиться с Францией! С точки зрения Уинтворта это, конечно, форменное безумие. С нашей – как раз наоборот.

От тесных отношений с Англией России никогда не было практической пользы. Зато союз с Наполеоном открывал прямо-таки ошеломляющие перспективы. Почему-то принято вспоминать только планировавшийся Павлом удар по Индии и, конечно же, считать его очередной «безумной авантюрой». Между тем разрабатывался этот план совместно с Наполеоном – а Бонапарта можно упрекнуть в чем угодно, только не в увлечении утопиями. Как и генштабистов вермахта, позже разрабатывавших схожий удар.