Б Пилат - Две тайны Христа. Издание второе, переработанное и дополненное

По поводу Симона Киринеянина хочется поговорить особо. Д. Флуссер пишет: «По пути к месту казни римляне принудили одного проходящего мимо еврея, по имени Симон из Кирены, что в Северной Африке, нести крест Иисуса (Мк. 15:21). Для римских оккупационных войск использование в иудейские праздники паломников в качестве рабочей силы было обычным делом» [212] Флуссер Д. Иисус, свидетельствующий о себе, с. 178. . Флуссер ошибается. Симон Киринеянин не был паломником, и вся версия рассыпается в прах. О нем глухо пишет Матфей, наименее оригинальный из всех евангелистов. Кирена была известным центром иудаизма, и в том, что иудей из Кирены переселился в Иерусалим, не было ничего необычного. Симон Киринеянин, почтенный отец Александра и Руфа, возвращается с поля (Мк. 15:21). Ему вторит Лука (23:26). Паломничество вряд ли совершают с детьми. А если он паломник, что ему делать на полях?

В первый день Пасхи женщины, похоронив Христа, «приготовили благовония и масти» (Лк. 23:56). Вероятность этого события существует, но она мала. Все лавки в это время закрыты. А в день смерти Спасителя Иосиф Аримафейский тоже находит лавку, чтобы купить плащаницу (Мк. 15:46).

«Пришел также и Никодим… и принес состав из смирны и алоя, литр около ста» (Ин. 19:39). Не хранил же дома Никодим такое количество благовоний.

Против трех последних соображений мы просто не смогли найти контраргументов. Иисус испустил дух около 9 часов (Лк. 23:4446). По современному счету времени, около 6 часов вечера, промучившись на кресте около 6 часов. На этом первый день Пасхи был окончен. И теоретически лавки могли открыться. Это могло бы произойти в любой день, но не в пятницу после захода солнца, когда у иудеев началась суббота. Лавки были бы закрыты и в пятницу, и в субботу.

Еще один веский аргумент: можно ли было в пасхальную ночь или под утро собрать 71 человека, т. е. Большой Синедрион, на котором должен был решаться столь важный вопрос, как жизнь человека?

X. Коэн в своей интереснейшей книге «Иисус — суд и распятие» приводит многочисленные аргументы о невозможности в этот период еврейского суда над Иисусом [213] Коэн X. Иисус — суд и распятие, с. 108–109. . Смысл их сводится к юридическим тонкостям: невозможно заседание Синедриона ночью в частном доме, вне территории храма. Подобное разбирательство не могло проходить ни в праздник, ни накануне праздника.

На наш взгляд, подобные аргументы действительно имеют место, но они хороши для штатных ситуаций. В экстремальных ситуациях все возможно.

Была или нет тогда «нештатная», экстремальная ситуация?

Ключевую фразу находим у Марка: «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи, и искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущение в народе» (Мк. 14:1–2).

Матфей допускает некоторое перефразирование и вкладывает эти слова в уста Иисуса (Мф. 26:1–2), от этого информативность сообщения практически нивелируется.

Основные события разворачиваются в среду.

Накануне Пасхи Иисус въезжает в Иерусалим. Тысячи людей приветствуют его. «…Весь город пришел в движение…» (Мф. 21:10). О нем говорили: «Это Иисус, пророк из Назарета Галилейского» (Мф. 21:11). Толпа все более экзальтируется. «И предшествовавшие, и сопровождавшие восклицали: Осанна! Благословен грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!» (Мк. 11:9-10).

Попытка дискуссии в храме не удалась. На вопросы первосвященника и старейшин «Какой властью ты это делаешь? И кто Тебе дал власть делать это?» (Мк. 11:28) Иисус уходит от ответа.

Можно ли в этой ситуации рассуждать, как это делает X. Коэн, об антагонизме между иудеями и римлянами?

И римская, и иудейская власти должны, просто обязаны с нарастающей тревогой относиться к этому явлению. Бессмысленно рассуждать, кто обеспокоен больше, — возможно, римляне.

За несколько дней до этого на вопрос «Дозволено ли давать кесарю или нет?» Иисус двусмысленно ответил: «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие — Богу».

Внешняя красивость и правильность ответа далеко не очевидна, в особенности для римского чиновника. Представьте себе ситуацию, когда к вам на концерт приходит налоговый инспектор и спрашивает, нужно ли платить налоги, а вы при большом стечении народа отвечаете: «Государству то, что ему положено, остальное — Богу». Ваш ответ может принимать несколько иную фразеологическую окраску, но суть его остается понятной налоговому инспектору. Для себя он выносит одно: «Государство недополучит часть доходов». Другой трактовки просто не существует. Причем эта фраза произнесена прилюдно. Она провокационна. От нее веет запахом серы, потому что сам по себе даже косвенный призыв не платить налогов, безусловно, одобряется иудеями, и он может привести к волнениям.

Рудольф Штайнер, много размышлявший над духовными проблемами евангелий, пишет: «Римские Цезари требовали для себя божественного почитания. Иисус из Назарета тем словам (кесарю — кесарево) дал следующее значение: „Отдавайте цезарю цезарево, а нечто сохраняйте для Бога, которого вам надлежит искать в другом существе, а не в цезаре“» [214] Рудольф Штайнер о значении и особенностях евангелий: Священное Писание в свете духовной науки // Пер. Г.А. Болдырева. М.: Информ-пресс, 1998, с. 539. . Это другая трактовка все той же крамолы.

Иисус постоянно собирает вокруг себя огромную аудиторию. В город начинают стекаться паломники, число их растет, соответственно возрастает число слушателей Иисуса.

В четверг Пилат призывает к себе Каиафу, возможно, и других представителей иудейской элиты и говорит следующее:

«Рабби, я призвал вас для того, чтобы выразить свою обеспокоенность вашим бездействием. Ваш молодой проповедник при вашем попустительстве и любви к дискуссиям собирает огромное число почитателей, а от его проповедей несет бунтом. А я — старый служака и бунт чувствую за много дней. Мы, римляне, прекрасно осведомлены о вашем отношении к власти Цезаря. После смерти Ирода радостный настрой толпы без всякого на то повода перерос в бунт против римлян. Случилось это, если вы помните, на Пасху. Я вовсе не хочу крови, ни вашей, ни, в особенности, римской, слишком много я ее видел, но мой долг предупредить вас, что если меры не будут приняты, то любые публичные выступления будут жестоко подавлены. Я все сказал».

Иудеи откланиваются. Пилат все сделал правильно, он их предупредил.

Каиафа срочно собирает совещание. «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каиафа» (Мф. 26:3). Первосвященник просто обязан был выступать первым. Он докладывает собранию, что сказал Пилат. Свою речь он заканчивает фразой, под которой мог бы смело подписаться любой из первосвященников Иудеи: «Лучше одному человеку умереть за народ».