Елена Первушина - Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

В 1862 году Мария Николаевна поселилась во Флоренции на вилле Кватро. Умерла великая княгиня 21 февраля 1876 года в Санкт-Петербурге в возрасте 56 лет.

Великая княжна Ольга Николаевна Романова родилась 11 сентября 1822 года, через три года после рождения старшей сестры, Александры.

В предыдущей главе мы не раз обращались к воспоминаниям Ольги Николаевны, чтобы понять, в какой обстановке взрослели дети Николая I. Вот еще один, очень красноречивый, отрывок из ее воспоминаний: «Если я не ошибаюсь, то именно этим летом в Петербург приехала певица Генриетта Зонтаг. Прекрасная, как цветок, с голубыми глазами и прелестными губами, которые во время пения обнажали два ряда мелких безупречных зубов, она вызывала восхищение, где бы ни появлялась. Она пела как-то днем у Мама по-немецки и сама аккомпанировала себе.

Нам пообещали посещение царскосельского театра в одно из воскресений, если мы будем иметь хорошие отметки в течение недели. Наступила суббота, мои отметки были лучшими, а у Мэри ужасные. Решили, что ни одна, ни другая в театр не пойдут, чтоб не срамить Мэри, старшую. Я смолчала, но в глубине души была возмущена, считая, что меня можно было, по крайней мере, спросить, согласна ли я принести эту жертву моей сестре. В следующую субботу та же история! В этот момент Папа неожиданно вошел в комнату и сказал: «Олли, иди!» Я была совершенно взбудоражена, когда узнала, что меня в театр все-таки возьмут. Давали «Отелло»; это была первая опера, которую я слышала».

Ольга Николаевна

Трудно быть младшей сестрой, особенно если старшая — такая живая, шумная, яркая и уверенная в себе, какой была Мария Николаевна, а ты — совсем другая. «Мэри была, как волчок, который нельзя схватить, так как он все время вертится», — пишет Ольга Николаевна. О себе же она рассказывает совсем другое. «Я вспоминаю себя неразговорчивой, не слишком живой и резвой, — пишет Ольга Николаевна, — но, невзирая на это, мои младшие сестры и братья меня любили. Мне постоянно приходилось быть судьей, когда они ссорились, и без лишних слов мне всегда удавалось восстановить мир». И все же девочке часто было одиноко. «Мои сестры были жизнерадостными и веселыми, — пишет она. — Я же серьезной и замкнутой. От природы уступчивая, я старалась угодить каждому, часто подвергалась насмешкам и нападкам Мэри, не умея защитить себя.

Я казалась себе глупой и простоватой, плакала по ночам в подушку и стала представлять себе, что я совсем не настоящая дочь своих Родителей, а подменена кормилицей: вместо их ребенка она положила мою молочную сестру».

Она растет вместе с братьями и сестрами, играет с ними и наконец едет в Германию, где неожиданно получает предложение руки и сердца от принца, которого прочили в мужья Марии.

Вот как это происходило: «В Шарлоттенбурге был завтрак с танцами, который запомнился мне потому, что котильон я танцевала с кронпринцем баварским Максом, племянником тети Элизы (кронпринцессы Прусской), — рассказывает Ольга. — Там хотели, чтобы Макс женился на одной из нас. Подумали, конечно, сейчас же о Мэри. Но кронпринц, который нашел во мне сходство с владетельницей старого замка Гогеншвангау, изображенной на одной фреске, сказал себе: эта или никто. Он постоянно рассказывал о преданиях своих гор, своих поэтах, своей семье, своем отце, который не понимает его, своей мечте о собственном доме, а также о том, какие надежды он возлагал на свою будущую супругу, — словом, только о том, что явно вертелось вокруг него самого. Я часто говорила невпопад, оттого что страшно скучала, не понимая, что это его манера ухаживать. Никто не решался при нем приглашать меня танцевать, чтобы не прерывать нашего разговора, что меня очень сердило. Уже ожидали официального объявления нашей помолвки. Только я одна в своем ребячестве ничего об этом не подозревала. На следующий день, после завтрака в Шарлоттенбурге, когда молодежь направилась пешком домой, кронпринц опять провожал меня. Я побежала вокруг пруда, чтобы избавиться от него. Он попробовал встретиться со мной, идя мне навстречу, тогда я бросилась к дяде Вильгельму, повисла на его руке и просила не покидать меня больше. В воротах Сансуси стояла женщина из Гессен-Дармштадта и продавала плетеные корзинки. Сначала я взяла одну, потом две, потом больше, оттого что они были очень красивы и могли служить прелестным подарком для оставшихся дома приятельниц. Кузены стали усмехаться, спрашивая по-немецки: «Однако ты хочешь раздать много корзин». (По-немецки «дать корзину» — это отклонить что-либо.) Тетя Элиза была явно возмущена этим намеком: «Кто позволил вам говорить о корзинах?» Мой немецкий язык был слишком слаб для того, чтобы понять этот намек, но мне все же было не по себе. Наконец на помощь подоспела Мама: «Оставьте ее в покое, она не понимает даже, чего вы от нее хотите». Она отвела Мэри и меня в сторону, объяснила намерения кронпринца Макса и рассмеялась громко, когда я в отчаянье закричала: «Нет, нет, нет!»».

Но баварский принц отнюдь не единственный, кто претендует на руку Ольги. После того как ее старшая сестра выходит замуж, предложения начинают сыпаться буквально дождем. Старший брат Александр предлагает своего хорошего приятеля — эрцгерцога Стефана, сына того самого палатина Венгерского, первой женой которого была когда-то Александра Павловна. «Мне это показалось призывом к священной миссии: объединение славянских церквей под защитой и благословением той Святой, имя которой я носила», — пишет Ольга. Но потом она все же отклоняет предложение эрцгерцога, потому что «только тот союз, который создан на личной симпатии и доверии, может подходить для меня, и что не положение, а только человеческие достоинства были в состоянии завоевать мое сердце», а такой симпатии к Стефану она не испытывала. Ей больше нравится эрцгерцог Альбрехт, двоюродный брат Стефана. «Никто, кроме Альбрехта, не внушал мне достаточного доверия, чтобы вместе пойти по жизненному пути, — признается Ольга. — Брак, каким я представляла его, должен был быть построен на уважении, абсолютном доверии друг к другу и быть союзом в этой и потусторонней жизни. Молодые девушки, главным образом принцессы в возрасте, когда выходят замуж, достойны сожаления, бедные существа! В готтском Альманахе указывается год твоего рождения, тебя приезжают смотреть, как лошадь, которая продается. Если ты сразу же не даешь своего согласия, тебя обвиняют в холодности, в кокетстве или же о тебе гадают, как о какой-то тайне». Но Габсбург-Лотарингский дом снова начинает сомневаться в целесообразности этого брака.