Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Процесс прервали. Подсудимого, освидетельствовав, признали психом и отправили в дурдом, в одиночку и на цепь, как «буйного одержимого», но затем, по ходатайству возмущенного французского консула, все же освободили и депортировали во Францию, навечно запретив въезд в Чили под страхом отбытия полного срока.

Естественный вопрос: а был ли вообще в этой истории «французский след»? В Сантьяго на сей счет не сомневались (или делали вид, что не сомневаются), но никаких доказательств не было и после не нашлось. Сам месье Антуан в толстых и обстоятельных мемуарах (аж два тома) указывает только на «внимание некоторых больших господ к моей мечте во имя Франции, понимание моей высокой цели и готовность оказать поддержку, если я проявлю достаточно упорства, чтобы достичь мечтаемого», - да и то, очень смутно.

Тем не менее, некоторые французские историки, найдя какие-то косвенные свидетельства, склонны считать, что «...увлечение Императора идеей колоний везде, где это не вступало в конфликт с интересами Англии, имело характер маниакальный. Энтузиастов негласно поощряли в Африке, в Полинезии, в Сиаме… Есть основания полагать, что некоторые чиновники Империи контролировали и эту миссию, и будь она более удачлива, у нее была бы поддержка со стороны Франции». Но это так, вилами по воде…

Тем временем, в отсутствие Ореля I, арест которого изрядно потряс мапуче, а деза о его расстреле, запущенная чилийцами, повергла в глубокую печаль, «план Сааведра» вступил в силу. Действуя методично и без спешки, благо, разрозненные кланы почти не сопротивлялись, предпочитая отходить, полковник занял плодородную долину реки Мальеко, - юг нынешней провинции Био-Био, - основал сеть фортов и город Анголь, но на том и завяз, наткнувшись на сопротивление сильных лонко побережья.

Итак, прогноз пропавшего короля, в который не все верили, оказался точен, и нужно было объединяться. Что всегда и везде сложно, а у мапуче к тому же существовало своего рода местничество, по старшинству кланов, роду и возрасту, и вожди следили за соблюдением очень внимательно. Однако все понимали, что считаться местами не лучшее время, и поскольку Хуан Мангин хворал, заранее обсуждали возможные расклады, приходя к компромиссу.

В итоге, примерно через год после ареста монарха, когда старый вождь горных гоэче закрыл глаза, совет вождей избрал новым Ñidol Lonco относительно молодого Квилипана, заодно (впервые за сто лет) назвав его и мапу-токи, и тем самым, наполнив церемониальный титул вполне реальными полномочиями, близкими к княжеским. При этом, как пишет историк и этнограф Хосе Бенгоа, знающий о мапуче всё, «избрание состоялось хотя и по старым обычаям, но именем короля и с соблюдением некоторых статей Конституции, что позволило обойти традицию избирать старейших».

Главную роль в решении «парламента», отмечает он же, сыграли «дружба наследника Мангина с Кальфукурой и его близость к королю», а программа избранника состояла, в сущности, из одного-единственного пункта: "Petu mülele rüngi deumayal taiñ wayki, kompalayay wingka taiñ mapu mew". То есть, «Пока в предгорьях растут колигеи, мы можем делать копья, пока мы можем делать копья, wingka не войдут в наши земли». Точка.

Достаточно скоро слово стало делом. В конце 1867 года очень большое по тем временам и местам (около 5000 копий) ополчение гоэче спустилось с гор, и получило полную поддержку: на сторону Ñidol Lonco встал даже сильнейший лонко равнинных Венансио Коньэпан, считавшийся «цивилизованным» (все его сыновья учились в Чили). Как полагает Хосе Бенгоа, «вождей воодушевило не только количество всадников Квилапана, но и его уверенность в скором возвращении короля, который восстанет из мертвых и привезет оружие».

И слово, став делом, оказалось неприятным для чилийцев. Поселки Фронтира, не говоря уж о новых поселениях южнее Био-Био, горели, блок-посты гибли, погорельцы бежали на север, пало несколько фортов, а регулярные войска, несмотря на огромное превосходство в оружии, терпели одно поражение за другим.

Январь прошел скверно, февраль и март не лучше, а после поражения в двухдневном (25-26апреля 1868 года) сражении у Кекерегуаса и неудач при Тегуине, Курако, Пераско, присутствие белых в долине Мальпеко обозначали только три форта, устоявшие исключительно благодаря артиллерии.

Потом, правда, подошли дополнительные силы, появились новые карабины, умеющие стрелять быстро-быстро, и черная полоса началась у мапуче. Весь 1869-й полковник Сааведра наступал, атакуя поселки, угоняя скот, сжигая запасы провизии, - а попытки Квилапана контратаковать срывались. Не совсем, кое-что получалось, даже в Анколь удалось ворваться, - но эпизодами.

К тому же, дон Корнелио, умело чередуя кнут с пряником, лично выезжая на переговоры с колеблющимися кланами, играл на всех струнах, ссорил, пугал, льстил, делал уступки, - и в конце концов преуспел. 25 сентября большинство лонко и токи, включая почти всех равнинных, приехав в Анколь, где их встретили даже не по-дружески, а по-братски, как согражан, подписали договор, согласившись «навсегда уступить правительству Республики» не только долину Мальпеко, но и еще несколько участков, а главное, отказать в подчинении Квилапану.

В итоге, к началу декабря Ñidol Lonco, отошедший в предгорья, куда армия боялась заходить, мог полагаться только на 2500 копий гоэче и их вассалов. Остальные либо сложили оружие, либо (горцы) заняли выжидательную позицию, в ответ на требования мапу-токи прислать воинов отвечая: «Ты обещал, что король, которого убили, вернется. Где же он?».

Ответить было нечем, а у мапуче пустое слово считалось, да и теперь считается, тяжелым позором, лгущий же вождь и вовсе нечто из области глупых сказок. Встал вопрос об импичменте. И тут, в самый пикантный момент, Орель I, который, как все уже поверили, убит и никогда уже не возвратится, потому что из могил не встают, вернулся. Причем, как и обещал мапу-токи, не с пустыми руками. И не один.

Шесть лет во Франции не прошли зря. Детали, к сожалению, почти неизвестны, но факт: месье Антуан развернул бешеную активность. Совершенно точно, побывал у нескольких министров, включая военного, но тут понимания не нашел: в Мексике дела шли очень скверно, и Наполеону III было не до новых приключений. Не отчаявшись, де Тунен обратился к общественности, издал том мемуаров, опубликовал десятки статей, и тут пошло лучше.

Люди откликнулись, в том числе, как раз в это время ставший очень популярным Жюль Верн, который встречался с «королем» и, судя по всему, именно на базе его рассказов создал обаятельные образы благородного патагонца Талькава и его не менее благородной лошади Тауки. С подачи месье Жюля и его друзей шапка пошла по кругу, счет в «Лионском кредите» округлялся, а потом на контакт с месье Антуаном вышла госпожа Удача.