Антон Первушин - Оккультный Гитлер

Другой формой церемониального марша стало факельное шествие: партийные режиссеры очень любили это мероприятие, так как оно вызывало сильные эмоции и выглядело чрезвычайно эффектно.

Практически тот же эффект имели и огромные собрания в больших залах: Геббельс одним из первых заметил, что чем больше толпа, тем быстрее начинается ее экстаз и тем дольше его можно поддерживать в пропагандистских целях. После одного из митингов в берлинском Дворце спорта в 1932 году он записал в дневнике, что целый час после окончания митинга толпа ревела и неистовствовала, флюиды фанатизма распространились на всех присутствующих, глубоко и устойчиво воздействуя на личность людей…

Пропагандистским целям нацистов служила даже униформа. Гитлеровцы использовали старую прусскую традицию, в соответствии с которой военная форма была почетной одеждой мужчины, а форма офицера имела чуть ли не культовое значение. Гитлер всегда подчеркивал, что он является наследником и продолжателем славной прусской традиции. Гитлеровские пропагандисты усугубили отношение к форменной одежде, сделав его инструментом для ликвидации индивидуализма и всеобщей мобилизации.

Помимо униформирования партии, сильный пропагандистский эффект имело введение различимых партийных символов: красного знамени со свастикой, имперского орла на штандартах подразделений партии, партийного приветствия поднятием правой руки (перенятого у итальянских фашистов) и возгласа «Да здравствует победа!» («Sieg heil!»).

Совокупность символики была важной частью стиля НСДАП и имела громадное пропагандистское значение. Интересно, что до 1933 года республиканские власти запрещали публичное ношение партийных униформ – на это штурмовики отреагировали довольно остроумно: поскольку ношение партийных галстуков и портупеи не было запрещено, они надевали их прямо на голое тело – смех, вызываемый видом марширующих полуголых колонн СА, также работал на расширение популярности партии…

Рис. 26. Гитлер приветствует толпу в один из дней Нюрнбергского съезда НСДАП, 1934 года

Восхождение Адольфа Гитлера к власти и подъем нацистского движения – это самый поразительный за всю известную европейскую историю пример победы политической партии, еще недавно бывшей в положении аутсайдера и пользовавшейся лишь региональной поддержкой избирателей. При попытке объяснить мощный взлет нацистского движения недостаточно учитывать только виртуозную демагогию Гитлера, отличную организацию штурмовых отрядов, благоприятные для Гитлера социально-экономические обстоятельства – нужно помнить о той энергии, которую вкладывали нацистские лидеры в рекламу своих идей и программ. Но эта энергия была бы потрачена впустую, если бы Гитлер с «апостолами» сами не верили в то, что говорили.

Причем огромное значение имело, что австриец Гитлер и в собственных глазах, и в глазах немцев смог идентифицировать себя с Германией.

Историк Фест указывал, что «Гитлер оказался первым, кто – благодаря строго подобранным эффектам, театральным декорациям, исступленному восторгу и суматохе обожания – возвратил публичным зрелищам сокровенный смысл. Их впечатляющим символом был огненный свод: стены из волшебного света на фоне темного, угрожающего внешнего мира. Если немцы могли и не разделять присущий Гитлеру аппетит к пространству, его антисемитизм, вульгарные и грубые черты, то сам факт, что он снова придал политике величественную ноту судьбы и включил в нее толику страха, принес ему одобрение и приверженцев».

Тут нужно особо отметить, что все-таки самым большим достижением Гитлера было привлечение на свою сторону всей нации – и даже тех, кто до 1933 года был против него. Голосуя за нацистов, большинство немцев инстинктивно стремилось дистанцировать Гитлера от всего, что им не нравилось в нацизме, наподобие того, как в старой России крестьяне наивно верили в хорошего царя: «если бы царь-батюшка знал»… Парадокс заключается в том, что «кровавый маньяк» Гитлер по своему образу мысли и порядку умозаключений (но не по масштабам харизмы) был совершенно заурядным и нормальным немецким интеллигентом, представления которого о мире и месте Германии в нем не выходили за пределы обычных представлений немцев его времени. В противном случае он не нашел бы генералов для своих войн, не нашел бы такое большое количество помощников для ликвидации мнимых и настоящих врагов рейха, не получил бы столь массовой поддержки своих действий и политики практически по всем направлениям.

Но показать потенциальному избирателю «гитлера» внутри его избирательской души было не так уж просто. Тут мало было политтехнологий – тут требовалось верить в собственную силу, в собственную волю к победе, в собственную исключительность, в собственные сверхъестественные способности. Эта вера у Гитлера имелась.

Как передавали очевидцы, от больших светло-голубых глаз Гитлера исходили почти магические флюиды, зачаровывающие аудиторию, – эти флюиды потом возвращались к нему, и он еще более воодушевлялся, и его гипнотическое действие на людей еще более увеличивалось.

Подобный феномен в свое время точно описал Фридрих Ницше: «У всех великих обманщиков можно подметить одно явление, которому они обязаны своим могуществом. Во время самого акта обмана под впечатлением таинственности голоса, выражения лица и жестов среди эффективнейших декораций ими овладевает вера в себя; и именно эта вера так чудесно и убедительно действует потом на слушающих».

Гитлер всегда верил в то, что говорил. И его вера завораживала других людей.

Эта вера помогла Гитлеру победить. Она же стала причиной его краха…

«Всякий народ достоин своего правительства».

Эта максима, которую обожают цитировать современные либералы, насквозь лжива и призвана замаскировать глубокое отчаяние упомянутых либералов, вызванное тем, что население отвергает их революционные предложения по переустройству общества согласно образцу каких-то виртуальных «западных демократий», якобы способствующих прогрессу и процветанию.

На самом деле либералы живут в плену очередной утопии – им кажется, что если дать свободу всему, что произрастает на унавоженной почве мировой цивилизации, то оно само как-то организуется, болезненные ростки и сорняки отомрут, а здоровые всходы возобладают. Потому любого садовника (а именно в роли садовника чаще всего и выступает нормальное государство) они рекомендуют гнать взашей и очень сокрушаются, когда граждане этого не делают, а, наоборот, призывают на царствие более профессионального и беспощадного специалиста, который прополол бы наконец грядки, дав возможность развиться жизнеспособным «культурам».