Коллектив авторов - Лубянка. Сталин и НКВД—НКГБ—ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946

«Ну, вот и хорошо, — сказал полковник, — если же понадобитесь, мы вас найдем». Потом полковник спросил меня: «Как вы здесь живете?» Я сказал, что из Омска бежал с паспортом на имя ШЕВТУНОВА Аркадия Николаевича. Полковник на это ничего не сказал, предупредив лишь меня, что в любое время я могу быть вызван по делам охранки.

Осенью 1906 года в связи с предстоящей конференцией московской организации РСДРП(б) меня действительно вызвали в охранное отделение и поручили присутствовать на конференции и представить о ней подробную информацию, что я и сделал, сообщив впоследствии охранке о выступлениях АЛЕКСИНСКОГО, ПОКРОВСКОГО и других ораторов, а также о принятых конференцией решениях.

В 1906—1907 гг. я систематически освещал деятельность большевиков так называемого «Типографского экстерриториального района» Московской организации РСДРП(б), книжного склада «Весна», принадлежавшего Областному и городскому Комитетам партии, а также об участии большевиков в кампании по выборам в Государственную Думу.

По моему донесению значительная часть литературы, предназначенной к выборам в думу, была задержана и конфискована на Николаевском вокзале в Москве.

В 1907 году я переменил свой паспорт на имя МАСЛЕННИКОВА Александра Васильевича, сообщив об этом жандармскому управлению, и выразил свое удивление по поводу того, что ко мне на квартиру, в мое отсутствие, надо полагать, без ведома охранки, явился околоточный надзиратель и пригласил наведаться в полицейский участок.

При мне в охранке стали наводить какие-то справки, а потом спросили: «Какой же у вас теперь паспорт?» Я сказал, что вынужден был в связи с визитом околоточного надзирателя выхлопотать себе новый паспорт на имя МАСЛЕННИКОВА, после чего жандармы к этому вопросу больше не возвращались.

В конце 1907 или в начале 1908 гг. я переехал в Петербург, где получил работу в издательстве «Зерно», у сына Московского домовладельца и нотариуса Михаила КЕДРОВА. В этот период я сообщал охранному отделению (но не Петербургскому, а Московскому, с которым поддерживал постоянную связь) об издательской деятельности большевиков и, в частности, о «Календаре для всех», а также о массовых выпусках, посвященных рабочему и крестьянскому вопросам.

Летом 1909 года Московская охранка меня арестовала, обвинив в том, что я ее обманываю, не все сообщаю, а один из присутствовавших на допросе жандармских офицеров заявил, что «я играю на две стороны, о пустяках доношу, а главное оставляю при себе».

Я на это ответил, что считаю такой упрек несправедливым, так как обо всем, что становится мне известным, доношу охранке.

Так оно и было в действительности, придирчивость же московской охранки я объясняю тем, что ее опережало Петербургское охранное отделение, имевшее своего опытного провокатора внутри издательства «Зерно» и в партийной типографии «Дело» по фамилии ШНЕЕРСОН.

Ввиду того что ШНЕЕРСОН имел возможность гораздо чаще видеться с петербургскими жандармами, чем я со своими — московскими (в Москву я ездил обычно один раз в 2 месяца), естественно, его донесения были более своевременными. Так, например, в результате донесений ШНЕЕРСОНА сочинения ЛЕНИНА (сборник «За 12 лет») были задержаны Петербургской охранкой перед самым их вывозом из типографии, что на Васильевском острове.

В охранке на допросах со мной сперва грубили, затем перешли на более мягкий тон, приняв решение направить меня доживать срок ссылки, к которому я был приговорен еще в 1906 году, но фактически его не отбывал. Тут же меня предупредили, что придется в ссылке провести не пять, а лишь немногим более двух лет.

С лета 1909 года по осень 1911 года я находился в ссылке, но не в Туруханском крае, а на Ангаре, где условия легче. В бытность мою на Ангаре я лишь однажды сообщил приставу о предполагавшемся совещании по вопросу об организации центральной библиотеки для обслуживания ссылки.

По отбытии ссылки я направился в Москву, где явился в охранное отделение и заявил, что имею намерение остаться на постоянное жительство в Москве, но мне ничего определенного в этот раз не сказали, заявив: «Хорошо — посмотрим».

В 1912 году, накануне 100-летия Бородинского боя, меня вызвали в охранное отделение, предложив покинуть Москву на время торжеств. Я обратился с прошением, в котором ссылался на всю мою предыдущую работу по заданиям охранки, заявил, что устал, болен, только что вернулся с ссылки, занят пришедшими в расстройство личными делами и хотел бы избежать выдворения из Москвы. Меня все же не оставили в Москве, разрешив, правда, выехать в один из московских уездов. Я выбрал Каширу, переждав там окончания Бородинских торжеств, после чего с разрешения охранки возвратился в Москву.

В 1913 году, ввиду отсутствия у меня реальных связей с большевистской организацией в Москве, я ничего не сделал для охранки, но продолжал поддерживать с ней связь.

В 1914 и 1915 гг. я сообщал московской охранке об антивоенных настроениях среди писателей, как профессионалов, так и кружковцев, об антивоенных выступлениях адвоката ЯХОНТОВА, большевиков СМИДОВИЧА и СТЕПАНОВА-СКВОРЦОВА, с которыми я поддерживал близкое знакомство, о собрании в обществе торговых служащих, на котором я присутствовал как член этого общества, о группе студентов коммерческого института, стоящих на пораженческих позициях.

Я передал также охранке листовку против войны, полученную от студента коммерческого института, не то КИРИЛЛОВА, не то ОСТРОВИТЯНИНО-ВА, с которым я был знаком по книгоиздательской работе.

1915-м годом кончается моя связь с царской охранкой, так как во время войны нелегальные организации в Москве были почти разгромлены, а я чувствовал себя усталым и к тому же болел тяжелым заболеванием позвоночника.

Перехожу к своей антисоветской работе после Октябрьской революции.

Признаюсь, что и после 1917 года я по-прежнему оставался врагом партии, против которой до революции вел активную работу в тесном сотрудничестве с охранкой.

В 1917 году, будучи членом Московского Комитета партии и организатором Хамовнического района, я проводил в жизнь меньшевистские установки, не соглашаясь с решениями апрельской конференции и 6-го съезда РСДРП(б) и оставаясь по-прежнему противником социалистической революции.

В апреле 1917 года, на конференции РСДРП(б), я выступал против Ленина по вопросу оценки политической ситуации того периода.

В 1917 году, на 6-м съезде партии, я выступал против СТАЛИНА по вопросу о движущих силах революции и оценке текущего момента.

В 1918 году я был исключен из партии за выступление в Московском Совете против политики Коммунистической партии в деревне и в борьбе за хлеб.

В 1919 году я был восстановлен в рядах партии после двурушнического признания своих ошибок, но вскоре же в 1920 году примкнул к антипартийной группировке ИГНАТОВА и БУРОВЦЕВА, стоявших на платформе «рабочей оппозиции».