Ирина Осипова - «Шпионы Ватикана…» [О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел]

Я прервал его, начав высказывать замечания. Тут он наконец остановился и протянул мне книгу (которую я не взял, так как имел свою). «Теперь толкуйте, — сказал он. — Но помните, что я отвергаю заранее всякое другое толкование». На что я ответил: «Тогда и говорить не о чем. Слишком уж вы горды и по гордости говорите глупости. Заранее отвергаете все, что я ни скажу, значит, если я скажу, что Иисус Христос есть Сын Божий, вы и это отвергнете только потому, что сказал это я, а ведь это истина. Тем самым уже доказано, что вы — лжепророк. Но все-таки скажите, когда падет большевизм?»

— В феврале-марте.

— Не верю. Слишком рано.

— Хорошо, а если все же это произойдет?

— Значит, вы действительно пророк. Правда, если произойдет, то может совпасть случайно, а если не произойдет, значит, вы — лжепророк. А вы точно лжепророк, о том говорит ваша безграничная гордыня. Господь не мог послать вам откровение, ибо сказано: «Бог гордым противится ». К тому же, когда вы от имени Писания распространяете эти басни, вы порочите слово Божие. Идите и больше не приходите. Наша беседа не принесла никому пользы: ни вам, потому что вы слушаете только себя, ни мне, потому что вы говорите бессмыслицу.

Потом мне сказали, почему «пророк» назначил падение большевизма на 18 февраля (3 марта по григорианскому календарю). Поскольку Иисус Христос жил (согласно «пророку» и его бабушке) тридцать три года, три месяца, три недели, три дня и три часа, то и коммунизм, пришедший к власти 25 октября (по юлианскому календарю) 1917 года должен пасть после такого же количества лет, месяцев, недель, дней и часов.

В нашем лагере обманулись многие: они слушали «пророка» и упорно тешили себя надеждой на исполнение пророчества. Когда весной 1951 года пришло разочарование, «пророку» повезло, что его уже не было в нашем лагпункте: говорят, кое-кто хотел вылечить его от ясновидения дубиной. И все же среди православных «пророк» Андрей пользовался большим авторитетом и, к сожалению, его раскольнический дух оказал губительное влияние на многих. Не наберись они этого духа, возможно, не отвергали бы так яростно идею церковного единства с католиками. Одной из жертв лжепророка стал Иван Федорович С. [106] См. главу XIV.

Наиболее утешительным событием в «часовне» стало обращение в католичество одного китайца. Возможно, его крещение, полученное в Церкви методистов, было действительным, однако в ответ на его просьбу мы повторили крещение, но под условием [107] Крещение под условием совершается, если возникают сомнения в факте или правильности крещения: «N. N., если ты не крещен, я крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». . Убедил его один китаец-католик, которого звали Пьетро; мне же досталась работа по составлению на русском языке краткого катехизиса, символа веры крещаемого условным крещением, и краткому приготовлению к таинству исповеди. Нового католика назвали Павлом. С того дня наши верующие на восьмой шахте имели перед глазами яркий пример этих двух чад Католической Церкви, всегда бывавших на мессе и причащавшихся. Обращение произошло, как мне кажется, в 1950 году, к празднику Непорочной Девы.

С этого времени и до Пасхи следующего года духовная жизнь в «часовне» становилась все оживленнее. Моя будка стала похожа снаружи на маленькую крепость: с боков она была завалена снегом почти до самой крыши; спереди прикрыта небольшим, снежным, защищавшим с фасада дверь и всю эту сторону от ветра и снега бастионом, придавшим, впрочем, будке некоторое изящество; при этом он сделал менее заметными приход и уход посетителей.

Ближе к Пасхе хождения туда-сюда участились, и лагерное начальство узнало, что в будку, заваленную снегом, народ ходит не только за материальной водой…

Отбыв наказание за «нарушение дисциплины», я был поставлен дневальным на несколько бараков; рабочий день — двенадцать часов. Распоряжаться вениками, метлами, швабрами, тряпками, снабжать бараки водой, убирать снег вокруг, колоть лед, раз в месяц морить клопов, делать уборку в бараках — вот обязанности дневального. Основное дело, снабжение водой, требовало огромных усилий: подобие коромысла служило для удержания двух ведер на одном плече, а если хватало сил, то третье ведро в руке. Держа ведра таким способом, нужно было пройти от барака до кипятильни и обратно восемь, десять, пятнадцать раз в день (или ночью). Дорога чаще всего занесена снегом, часто скользкая; упади дневальный, разлив пару ведер, вокруг тотчас — каток.

Больше всего кипятка требовалось три дня в месяц: два, когда люди получали сахар и тут же съедали, напиваясь сладкого чая сразу на весь месяц; третий день был, когда в бараке морили клопов. Клопомор — мука для жителей барака, поскольку с утра до вечера все осматривается; тюфяки выносятся из барака или даже раскладываются на крыше, разбираются нары, доска за доской промываются кипятком или обрабатываются паром. Затем доски скоблят, моют стены, тумбочки, столы и табуреты; наконец, драят полы. Сколько усилий в этот день! Сколько неудобства для несчастных работников, лишенных возможности прилечь после ночной смены и накануне новой дневной! Обычно говорилось, что клопомор морил людей, а не клопов: для клопов подобная операция — приятная баня.

Однако были у дневальных и спокойные дни, так что в этот период жизни я самостоятельно освоил новое ремесло — вязание.

Приближалась Пасха 1949 года. В двадцать пятом бараке шла работа по подготовке к мессе по восточному обряду. Я замыслил провести службу вместе с монсеньором Григорием Лакотой и украинским священником; епископ Перемышля [108] Имеется в виду епископ Григорий Лакота. — Прим. сост. находился в санчасти и одобрил мои планы. Мы уже договорились и с фельдшером, украинским православным юношей, казавшимся надежным человеком, что будем служить в процедурном кабинете санчасти.

Не знаю, то ли мой замысел стал известен оперу, то ли моя духовная деятельность в пошивочной мастерской привлекла внимание, то ли была какая-то другая причина или донос, но я подвергся длительным преследованиям: меня заключили в так называемую малую зону. В Вербное воскресенье за мной пришел охранник, приказал мне взять вещи и идти за ним в барак усиленного режима — БУР. В то время штрафной изолятор и БУР, два барака в малой зоне, были заполнены людьми, причем многие из них даже не понимали, за что наказаны.

Такой же формулировкой, без указания срока, «за нарушение режима» стала и моя — в итоге я почти три месяца отсидел в БУРе, откуда был переведен сразу в четвертый медпункт по причине почти полного истощения. За это время я немало настрадался: еды минимум, духота, никуда не выпускают, кроме как на работу, параша — мучение, особенно эта, без крышки. Но после 6 мая большую часть зеков отправили из БУРа на другой лагпункт, БУР упразднили, а нас перевели в камеры штрафного изолятора. Добро бы к людям, а то к самым буйным и наглым блатным, которые без конца вели непристойные разговоры, разводили грязь и т. п. К концу трех месяцев этой муки у меня появилась надежда на освобождение из малой зоны в связи со сменой руководства лагпункта.