Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

Вот Зина Куркина завербовалась в угольную промышленность, прибыла в 1947 году на шахту «Долинская», попросилась на денежную работу. Определили ее откатчицей — откатывать вагонетки с углем от забоя к электровозному штреку. Речь не о том, насколько тяжела работа сама по себе. Труднее в каждую смену облачаться в тяжелую шахтерскую робу, грубые сапоги, ехать почти час до рабочего места, лезть в сырое подземелье, наполненное кромешной тьмой, и там пребывать восемь часов. В это время ее сверстницы, находившиеся под родительским крылышком, сидели в конторах, в чистоте и тепле, а ей надеяться было не на кого: отец убит на войне, мать в разоренной деревне перебивается на горьком хлебе, замешанном с лебедой.

К каждой вагонетке приставлены три девушки. Пригляделась Зина к работе, покумекала, провела пробные испытания да и заявила мастеру: буду работать одна! У нее возникла страсть преодолеть житейские невзгоды, взять свою судьбу в собственные мозолистые руки. И за 5 месяцев 1948 года девушка выполнила одиннадцать месячных норм! И жизнь сразу повернулась к ней светлой стороной: стала она богатой невестой (начисляли более трех тысяч рублей в месяц), видной и знаменитой — ее портрет появился на Доске почета и в областной газете, в очередную годовщину Великого Октября ей выдали премию и вручили знак «Отличник угольной промышленности», которого удостаивался не всякий шахтер. Наконец, она получила квартиру — осуществилась недосягаемая мечта молодой работницы! Кем она была в деревне и кем стала на Сахалине!

Особые условия складывались на многочисленных лесоучастках. С одной стороны, там остро ощущался дефицит мужских рабочих рук, с другой — излишек женских. В школу и контору требовались специалисты, немногим удавалось устроиться в пекарню или столовую, а куда было деваться остальным? И самые отчаянные пошли на лесосеку.

Александре Гавриловне Веселовой еще повезло — стала работать вместе с мужем Дмитрием Трофимовичем Чистяковым. Вдвоем они вручную выполняют весь процесс заготовки, который в комплексной бригаде распределен по специальностям. Сначала расчищают снег вокруг ствола, чтоб не оставлять высоких пней, затем приступают к валке дерева. Это не так просто, как кажется. Неумелый и вовсе не спилит, оно так зажмет пилу, что никакой силой ее не выдернуть из запила. Они уже прошли эту науку: Дмитрий умело делает подруб, затем, встав на одно колено, дает волю двуручной пиле. Она с легким звоном приговаривает: тебе-себе-начальнику, тебе-себе-начальиику. Наступает момент, когда Дмитрий вбивает в запил клин, достает одноручную горбатую пилу, «японку», а Александра берет длинный шест с железной вилкой на конце, втыкает повыше в ствол и, напрягаясь всем телом, нажимает. Дмитрий энергично пилит. Дерево сначала по-стариковски кряхтит, затем, качнув на прощание вершиной, медленно клонится, наконец стремительно падает, гулко ухает, будто сбрасывает с себя огромную тяжесть. Оценив обстановку, валят еще пару стволов и приступают к обрубке сучьев. Вроде не женское это дело — махать топором, а ничего, приловчилась Александра. Здесь только надо знать один секрет: не клевать по сучку в одну точку, а, подрубив наискосок, следующим взмахом топора снести его начисто. Дальше она стаскивает сучья на кострище, чтобы лесосека оставалась чистой, а Дмитрий «японкой» кряжует хлысты. Заготовленные четырехметровки по покатам тобиками складывают в небольшой штабель, который и сдадут учетчику в конце рабочего дня.

В час дня садятся обедать. Обычно лесорубы берут с собой в сумку скудный обед: ломоть хлеба с маслом, бутылку холодного чаю, кто-то добавлял кусок сала или колбасы, если таковую привозили в магазин. А Александра придумала лучше: дома сготовит наваристый супешничек, положит туда по кусочку мясца, а тут подогреет в солдатском котелке над огнем, да и поедят всласть, да горячим чаем запьют. И вкусно, и питательно — заряда вполне хватает еще на полдня.

Вечером Дмитрий прикидывает: около двух норм. В прошлом месяце вдвоем заработали без малого шесть тысяч. Через два месяца пойдет очередная десятипроцентная надбавка. Надбавка к надбавке, зарплата к зарплате — через пять лет отсюда можно уехать с деньгами. Надо стараться, пока здоровье есть.

Тогда нашу безбрежную реку жизни питало несметное количество подобных живительных родников, пробивавшихся из-под завалов бесхозяйственности. Трудовой порыв поощрялся сверху, а возникал снизу. Душа и тело жаждали дела. Людям, измученным войной, голодом, отсутствием одежды и обуви, хотелось как можно скорее обновления, желанного изобилия. Как они радовались отмене карточек, новому костюму, платью, новой квартирке, кровати с панцирной сеткой, радиоприемнику, фабричному, а не самодельному шифоньеру. Он возвышал хозяев в собственных глазах, обозначая новый, более высокий и прочный уровень жизни. Какой гордый блеск видели в глазах хозяйки, когда она выставляла на чистую скатерть приборы на двенадцать персон — приглашенных соседей, вместе с которыми еще недавно хлебали из одной миски за фанерным ящиком.

— Как у людей!

Впрочем, что ж все о мозолях да рублях? Была пора какой- то особой общности и душевности сахалинцев. Оторванные от родного материковского древа, мы потянулись к знакомствам, пытаясь в новых соседях найти замену оборвавшимся прежним узам дружбы и родства. Бывало, плетешься по дороге от одного населенного пункта к другому, усталый, измученный, голодный, поглядываешь на хмурое предвечернее небо, не вытерпишь да и постучишься в первый попавший дом.

— Не пустите ли переночевать, добрые люди?

Распахнут двери, приветят, приютят, поставят на стол что есть, сами за компанию присядут.

— Из каких мест на материке, давно ли на Сахалине?

Хозяин воскликнет:

— Ого! Да ведь мы почти родня! Я сибиряк, но освобождал от немца ваши края, даже ненароком, не при жене будь сказано, влюбился в одну хохлушку. Так что за встречу давай и рюмочку опрокинем.

А потом пойдут подробные расспросы и разговоры, объяснения тамошней и здешней жизни, да все это задушевно, как с родным человеком. Хозяин покажет, как переделал по-своему японский дом, утеплил стены, сделал высокий цоколь, и теперь с полу не дует; вон какую печь смастерил — на пять оборотов, с духовкой, где жена при желании может испечь две буханки хлеба. А сколько трудов это стоило, потому что тес надо достать, кирпич надо достать, насчет транспорта договориться с надежным человеком… И через час ты уже свой в доску в этом доме и готов поклясться в вечной дружбе хозяину и щедрой хозяйке, веселому пацану и девочке-подростку, бросившей на тебя любопытный взгляд. И дороже угощения их участие в твоей судьбе, их душевная щедрость. Сколько было таких встреч!