Иоганн Дройзен - История эллинизма [В 3 томах]

Этим движением Александр не только спас свое войско от очевидной опасности, но мог также со своей позиции на берегу реки видеть все пути и все операции неприятеля и держать его в бездействии, если ему понадобится потребовать подкреплений. [60]Но неприятель дал ему еще раньше случай произвести нападение, которое положило быстрый конец этой войне. Неприятель, полагая, что это отступление было делом страха, расположился длинною линиею перед Пелионом, забыв защититься валом и рвами, или обратить должное внимание на службу на форпостах. Об этом узнал Александр; на третью ночь он незаметно с гипаспистами, стрелками, агрианами и двумя фалангами переправился через реку и приказал стрелкам и агрианам перейти в наступление, не дожидаясь прибытия остальных колонн; они ворвались в лагерь с той стороны, где менее всего было возможно сопротивление; и неприятели после ужасного пробуждения от глубокого сна, безоружные, без руководства или мужества, чтобы сопротивляться, были изрублены, - одни в шатрах, другие на длинной улице лагеря, третьи во время беспорядочного отступления, а преследование остальных продолжалось до самых гор тавлантинов; кому удалось бежать, тот спасся ценою потери оружия. Сам Клит бросился в город, поджег его и под охраною пожара бежал к Главку в область тавлантинов. [61]Таким образом с этой стороны снова была восстановлена старая граница, и мир, по-видимому, был дарован побежденным князьям, под условием признания верховных прав Александра. [62]

Быстрые и сильные удары, которыми царь, не раз решавшийся на рискованные нападения, поразил иллирийцев, позволяют нам судить о нетерпении, с каким он желал покончить это дело. Пока у него еще была масса дела с иллирийцами, на юге началось движение, которое, не будь оно скоро заглушено, могло бы надолго воспрепятствовать осуществлению великого плана похода на Персию, а может быть, и сделать его навсегда невозможным.

Эллины признали гегемонию Александра и на собрании к Коринфе скрепили союз с ним присягой; но теперь его войско было далеко, и слова тех, которые напоминали о древней свободе и древней славе, скоро нашли открытые уши и сердца. Конечно, пока еще молодость Александра позволяла с презрением смотреть на него при персидском дворе в Сузах, они считали выгодным лавировать; в ушах афинян еще звучали слова, которые им недавно написал персидский царь: "Я не дам вам денег, не просите меня, потому что вы все-таки ничего не получите". [63]Но постепенно там начали понимать, какой враг родился для персидского царства в Александре. Мемнон (его брата уже не было в живых) был послан с 5000 греческих наемников против переправившихся уже в Азию македонских войск. Но движение среди азиатских греков грозило ему большими затруднениями; лучшим средством защиты было уже давно испытанное средство бороться с врагами персидского царства в Элладе и с помощью эллинов.

Дарий отправил к эллинам послание, в котором призывал их к войне против Александра; он послал деньги отдельным государствам, в Афины 300 талантов, но у демоса еще хватило благоразумия не принять их; их принял Демосфен, чтобы употребить их в интересах персидского царя и против скрепленного клятвою мира. [64]Он состоял в переписке со стратегами персидского царя, служившей, без сомнения, для того, чтобы давать и получать сведения относительно войны с Александром. Рука об руку с Ликургом и другими единомышленными с ним народными вождями, он делал все нужное для того, чтобы подготовить и возбудить новую борьбу против господства Македонии, и особенно для того, чтобы подтолкнуть к новым предприятиям фивских эмигрантов, во множестве нашедших прием в Афинах.

Чем дальше находился Атександр, чем долее он пребывал вдали, тем больше становилось мужество и усердие этой партии; распространившиеся о понесенном Александром в земле трибаллов поражении слухи были встречены с полным доверием. [65]В Аркадии, в Элладе, в Мессении, у этолян тоже пробудилась прежняя жажда новых порядков и новые надежды; но больше всех чувствовали иго македонского господства фиванцы; занимавший их цитадель гарнизон как бы постоянно напоминал им их теперешний позор и утрату их прежней славы.

В это-то время распространилось известие, что Александр пал в бою с трибаллами; Демосфен показал собравшемуся народу человека, получившего рану в том же самом сражении, в котором Александр будто бы пал перед его глазами. [66]Кто мог теперь сомневаться? Кто с радостью не склонился бы теперь на убеждения тех, которые говорили: вот наступило время освободиться от македонского ига, - заключенные с Александром договоры кончаются с его смертью, а персидский царь, готовый выступить на защиту свободы греческих государств, предоставил в распоряжение людей, которые, подобно ему стремятся единственно к благу и свободе эллинов, богатые субсидии для поддержки всех направленных против Македонии предприятий. Не менее персидских денег содействовало этим планам и то, что наряду с Демосфеном говорил за них неподкупный Ликург. Важнее всего было действовать не теряя времени и каким-нибудь великим подвигом создать центр для всеобщего восстания.

Понятно, что в понесших тяжелое наказание Фивах, что среди находившихся в Афинах и везде в других местах фиванских беглецов и изгнанников настроение умов было таково, что нужно идти на все. Изгнанники уже раз выступали из Афин на освобождение Кадмеи; их вел Пелопид, победа при Левктрах и Мантинее были славными плодами этого геройского поступка. Конечно, в союзном договоре каждый город торжественно обещал не дозволять эмигрантам предпринимать из его стен насильственное возвращение на родину; но царь, с которым был скреплен этот договор, был теперь мертв. Несомненно, не без соглашения с Демосфеном, может быть даже снабженные им частью находившихся в его руках персидских денег, многие эмигранты покинули Афины; к ночи они прибыли в Фивы, где их друзья уже ожидали их. Они начали с того, что умертвили двух вожаков македонской партии, спустившихся ничего не подозревая с Кадмеи. [67]Они пригласили граждан на собрание, сообщили о случившемся и о том, на что можно надеяться; дорогим именем свободы и прежней славы заклинали они народ сбросить иго македонян и уверяли, что вся Греция и персидский царь готовы оказать им помощь; но когда они сообщили, что Александра нечего больше бояться, что он пал в Иллирии, тогда народ определил восстановить древнюю свободу, назначить новых бетархов, изгнать из Кадмеи гарнизон и через послов пригласить на помощь другие государства.

Все, казалось, обещало самый лучший успех; элейцы уже прогнали приверженцев Александра; этоляне волновались, Афины вооружались, Демосфен послал в Фивы оружие, [68]и аркадцы выступили на помощь фиван-цам. И когда послы Антипатра явились на Истм, чтобы напомнить уже достигшим его мятежникам о заключенных договорах и чтобы потребовать от них определенной союзным договором помощи, [69]то слушали не их, а горячие мольбы фиванских послов, которые, с перевитыми шерстью оливковыми ветвями в руках, призывали на защиту святого дела. [70]Тем более велика была горячность в самих Фивах; Кадмея была окружена палисадами и другими сооружениями, так что к находившемуся в крепости гарнизону не могла проникнуть ни помощь, ни съестные припасы; рабы были освобождены; они и метеки были вооружены для войны, город был в изобилии снабжен провиантом и оружием; Кадмея должна была скоро пасть, тогда Фивы и вся Эллада будут свободны, тогда будет отомщен позор Херонеи, и Коринфский союз, этот призрак независимости и безопасности, исчезнет перед радостным светом нового утра, уже занимающегося, по-видимому, над Элладой.