Иоганн Дройзен - История эллинизма [В 3 томах]

При таком упорном сопротивлении царь имел все причины энергичнее взяться за дело. Он снова пустил в ход машины, лично присутствовал при работах и руководил ими. Тогда Мемнон (как говорят, по настоятельному совету Эфиальта, [111]не доводить положения дел до крайности) решил произвести общую вылазку. Часть гарнизона бросилась в атаку около наиболее поврежденного места стены под начальством Эфиальта, а другие бросились на лагерь из других ворот Трипила, где неприятель всего менее ожидал нападения. Эфиальт бился с величайшим мужеством, его люди бросали в машины головни и смоляные венки; но энергичная атака царя, поддерживаемая с высоких осадных башен градом стрел и крупных камней, вынудила неприятеля отступить после весьма упорной борьбы; многие, и в числе их Эфиальт, остались на месте битвы, еще более пало при бегстве среди развалин и в узких воротах. Тем временем с другой стороны на неприятеля бросились два таксиса гипаспистов и часть легкой пехоты под предводительством телохранителя Птолемея; долго длился бой; сам Птолемей, хилиарх гипаспистов, Адей, предводитель стрелков Клеарх и много других знатных македонян уже пали мертвыми, когда, наконец, удалось оттеснить неприятеля назад; узкий мост, ведший через ров, подломился под массою бегущих, многие попадали вниз и погибли, отчасти задавленные падавшими на них сверху, отчасти пораженные дротиками македонян. При этом всеобщем бегстве оставшиеся в городе приказали быстро закрыть ворота, чтобы вместе с беглецами не ворвались в город и македоняне; перед воротами стеснилась большая толпа несчастных беглецов, которые без оружия, без мужества и надежды на спасение были все изрублены, отданные в жертву македонянам. Осажденные с ужасом видели, что македоняне, воспламененные такою удачею и покровительствуемые наступавшей ночью, собирались сломать ворота и проникнуть в самый город; вместо этого они услышали звуки раздавшегося сигнала к отступлению. Царь и теперь еще желал спасти город; он надеялся, что после этого дня, стоившего ему только сорока убитых, а неприятелю около тысячи и показавшего достаточно ясно, что за новым нападением несомненно последует падение города, со стороны осажденных будут сделаны предложения, которых он только и ждал, чтобы положить конец этой противоестественной борьбе греков против греческого города.

В Галикарнассе оба военачальника, Мемнон и Офонтопат, советовались относительно того, какие меры следует принять; они не могли не видеть, что теперь, когда часть стены уже обрушилась, другая была близка к падению, а гарнизон был ослаблен большими потерями убитыми и ранеными, они не могут более выдержать продолжительной осады; да и к чему им стараться удержать город, когда страна уже потеряна? Гавань, обладание которой было важно для флота, могла быть достаточно защищена занятием Салмакиды [112]и лежавшей перед гаванями царской цитадели, а также занятием лежавших на Карийском заливе укрепленных пунктов; они решили пожертвовать городом. Около полуночи македонские часовые увидели поднимавшееся над стенами пламя; беглецы, спасавшиеся из горящего города в чистое поле к македонским аванпостам, сообщали, что горит большая башня, воздвигнутая против македонских машин, магазины с оружием и ближайший к стенам квартал города; видно было, как сильный ветер гнал пламя в город; узналось, что оставшиеся в городе всеми мерами способствовали распространению огня. Несмотря на ночное время Александр приказал тотчас же выступить и занять пылающий город; занимавшиеся еще поджогами были перебиты, сопротивления не было встречено нигде; найденные в своих жилищах горожане были пощажены. Наконец, наступило утро; город был очищен неприятелем, он отступил на Салмакиду и на царский остров, откуда он мог господствовать над гаванью и тревожить бывшие в руках неприятеля развалины города, сам находясь в полнейшей безопасности.

Царь понял это; чтобы не останавливаться над осадой цитадели, которая при настоящих обстоятельствах не могла принести ему важных результатов, он, похоронив павших в последнюю ночь, послал вперед в Траллы парк своих осадных машин и приказал разрушить до основания остатки города, так упорно сопротивлявшегося общему делу эллинов, так как близость персов в Салмакиде и в Арконнесе делала их только более опасными; граждане были расселены по шести округам, сорок лет тому назад соединенным Мавсолом в своей резиденции. [113]Ада снова получила сатрапию над Карией, но находившиеся там греческие города были объявлены автономными и свободными от податей. Доходы страны остались за правительницей; для охраны ее и ее страны Александр оставил 3000 наемников и около двухсот всадников под начальством Птолемея, [114]получившего приказ соединиться с правителем Лидии для окончательного изгнания неприятеля из находившихся еще в его руках береговых пунктов и прежде всего начать осаду Салмакиды, окружив ее валом. [115]

Наступило позднее время года; с падением Галикарнасса Александр мог считать завоевание западного берега Малой Азии оконченным; восстановление свободы в приморских греческих городах и македонские гарнизоны во Фригии на Геллеспонте, в Лидии и Карий гарантировали эти области от новых нападений персидского флота. Преградить ему доступ также и к южному берегу Малой Азии и покорить области в глубине Малой Азии должно было быть целью ближайших операций. Так как было видно заранее, что ни приморские города, которые благодаря времени года только с трудом могли получить помощь с моря, ни лежавшие в глубине страны области, уже давно почти совершенно очищенные персами, не окажут большого сопротивления, то было не нужно привлекать к участию в этом трудном походе все войско; кроме того, для крупных операций, которыми должен был открыться поход следующего года, необходимо было усилить армию вызванными с родины свежими войсками. В армии находилось много только недавно женившихся воинов; они были уволены в отпуск на родину, чтобы провести зиму с женой и детьми. Начальство над ними приняли трое новобрачных из числа военачальников, сын Селевка Птолемей, один из телохранителей царя, зять старика Пармениона Кен и Мелеагр, оба стратеги фаланги; они получили поручение привести с собою в Азию вместе с отпущенными в отпуск как можно более свежих войск и весною присоединиться к главной армии в Гордии. Можно себе представить, каким ликованием был встречен этот отпуск, с какой радостью возвратившиеся воины были встречены дома своими и как слушались их рассказы об их подвигах и их царе, о добыче и прекрасных странах Азии; казалось, что Македония и Азия перестают быть далекими и чуждыми друг другу.

Из оставшихся в Азии мобилизованных войск (так как несколько тысяч человек были назначены в гарнизоны) Александр образовал две походные колонны; меньшая под начальством Пармениона, состоявшая из македонской и фессалийской конницы, войск союзников [116]и парка телег и машин, двинулась через Траллы в Сарды, чтобы перезимовать в равнине Лидии и с наступлением весны выступить в Гордий; большая колонна, образованная из гипаспистов, таксисов фаланги, агрианов, стрелков и фракийцев, [117]выступила под предводительством самого царя из Карий, чтобы пройти по морскому берегу и внутренним областям Малой Азии и завладеть ими.