Михаил Гурвич - Бои на Карельском перешейке

Услышав наши шаги, Николаев поправил, не оборачиваясь, лежавший на коленях автомат и только потом, все еще стараясь не шевелиться, не скрипеть на снегу, повернул к нам голову.

— Ну, как? — спросили мы. — Слышно?

Поглядев на щепочки, дощечки, сучочки и веточки, натыканные рядом, Николаев тихо ответил. Все, что надо, было ему слышно, но, к сожалению, ничего не видно.

Где-то, шагах в пятистах от нас, тишину разорвали выстрелы — один, второй. Потом застучал пулемет. Николаев встрепенулся.

— Левый край, — сказал он еще тише. — Вчера тут никого но было.

И воткнул в снег еще одну ветку. Мы с любопытством наблюдали за командиром, который считался одним из лучших разведчиков.

На своем участке Николаев прекрасно знал, где сосредоточены автоматчики, куда передвинуты пулеметы, где стоят противотанковые орудия. Сейчас мы наблюдали метод его работы.

Сбоку, на этот раз вправо от высоты, сверкнули огни и рассыпалась новая пулеметная очередь. Опять так же спокойно Николаев взял веточку и воткнул ее в снег в направлении звука и блеска выстрелов.

Каждый из заговоривших ночью или на рассвете пулеметов, каждый автомат Николаев засекал, устанавливая в створе с выстрелом отметинку. Ночью звуки доходили до него отчетливо и чисто. Пулемет отмечался веточкой, автомат — щепочкой, винтовочная стрельба — сосновой корой, очередь спаренных пулеметов — сучком.

Сам Николаев сидел неподвижно, всегда в одном и том же положении. Когда рассветало, он по отметинкам тщательно устанавливал направление, в котором слышал ночью выстрелы, и уже днем вместе со своими разведчиками непрерывно наблюдал в этом направлении. Пулеметный окоп, блиндаж, дзот выдавали себя либо неосторожным движением людей, либо дымком, либо стрельбой. Так устанавливались цели. Таким же способом был обнаружен Николаевым один крупный дот, позднее уничтоженный нашей артиллерией.

Не следует, конечно, думать, что таким методом разведки можно было ограничиться на фронте. Широко применялись все виды разведки.

Незадолго до начала штурма мы обнаружили, что целый ряд укрепленных точек противника нам неизвестен. Участок против высоты 65,5 охраняли не разведанные нами долговременные сооружения. Увидеть или по крайней мере попытаться увидеть их можно было только с самой высоты и ниоткуда больше.

Мы решили занять эту высоту своими наблюдательными пунктами, не останавливаясь перед тем, что она находилась под непрерывным перекрестным огнем финских дотов и минометов. Но без основательного инженерного оборудования таких пунктов нечего было и думать о том, чтобы удержаться на высоте хотя бы 2–3 часа.

Приказ — занять высоту наблюдательными пунктами — получил дивизион старшего лейтенанта тов. Курбатова. Многие уже ко всему привыкшие люди считали, что успех этого дела крайне сомнителен. Но другого выхода не было.

Захватив с собой кирки, группа бойцов и командиров ночью выбралась на южный склон высоты. Землю долбили, лежа на боку, голову нельзя было поднять. Работали на совесть, по-шахтерски. Мерзлая земля поддавалась с трудом. Лишь через три часа бойцы получили возможность работать сидя, согнувшись. Только через 5–6 часов они встали на ноги.

Но чтобы вынести наблюдательные пункты на высоту, нельзя было ограничиться отрывкой ям в мерзлой земле. Требовалось устроить крепкие, надежные блиндажи. Для этого на высоту, где не было ни одного дерева, следовало поднести бревна. Мы пробовали их катить — они зарывались в снег и застревали; мы тащили их волоком, на веревках — результат оставался прежним. Бойцы измучились. Тогда мы решили подвезти бревна… на обыкновенных грузовых машинах. Кому пришла в голову эта идея, — сейчас не вспомнишь.

— Чистое нахальство, — говорили нам пехотные командиры.

— Чистейшее, — отвечали мы.

На следующую ночь машины с потушенными фарами, с приглушенными и укутанными моторами сделали подряд четыре рейса на высоту. Подобная дерзость сошла нам с рук. Когда наступил рассвет, оставалось закончить еще одно перекрытие, и мы бросили машины в пятый рейс. На этот раз их заметили. Несколько бойцов выбыло из строя, но задача была выполнена — бревна доставлены.

На виду у противника выросли солидные блиндажи, в которых вскоре стали сидеть уже не только командиры батарей со своими связными, но и командиры пехотных батальонов и рот. Здесь же обосновались пункты медицинской помощи. Высота принимала «комфортабельный», обжитой вид. На северном ее скате были белофинны, на южном — мы.

Неприступно и грозно сосредоточивалась, нависала над финским укрепленным районом мощная большевистская артиллерия. Произведена разведка переднего края. Готовя прорыв, батареи переходили на разрушение.

Каждому, конечно, хотелось внести свою лепту в дело уничтожения дотов — этих «ядовитых черепах», как их называли на фронте. Даже полковая и легкая дивизионная артиллерия стреляла по ним. Приходилось сдерживать благородные, но малообоснованные стремления некоторых командиров, чтобы избежать бессмысленной траты снарядов. Оправданной была лишь стрельба по дотам из тяжелых орудий и малокалиберных противотанковых пушек. Исключительная точность наводки позволяла расчетам последних вести огонь по амбразурам. После прорыва во многих дотах были найдены амбразуры, заклепанные 45-миллиметровыми снарядами.

К фронту форсированным маршем подходили резервы. В частях уже знали, что подготовкой решительного штурма руководит товарищ Тимошенко. 10 февраля были подавлены основные оборонительные сооружения первой линии, и утром 11-го началась артиллерийская подготовка перед штурмом.

Утром пал туман. В десяти шагах нельзя было разглядеть соседа.

Начальник артиллерии дивизии тов. Кутейников приказал тяжелой артиллерии открыть огонь по глубине обороны противника. Финны начали отвечать. В белесой мгле, словно сотканной из тысячи полос кисеи, рвались снаряды.

Буквально через 15–20 минут после того, как наша артиллерия стала обстреливать глубину расположения финнов, туман начал подниматься вверх. Это было величественное зрелище. Гигантский белый занавес поднимался над полем сражения. Еще через 10 минут сверкнуло солнце, туман рассеялся, и артиллерия снова обрушилась на передний край.

Когда наш артиллерийский огонь стал опять уходить в глубину обороны, финны покинули укрытия и вышли в траншеи, думая, что теперь пойдут вперед наши танки и пехота.

Враг жестоко просчитался. В траншеи, заполненные финскими стрелками, вернулись наши снаряды. Несколько раз тов. Кутейников переносил огонь на 400–500 метров в глубину и возвращал его обратно на передний край. Финны запутались. Они не знали, где начало, где конец артиллерийской подготовки. Пехота финнов несла большие потери. Оставаться в укрытиях было нельзя, так как в любую минуту вслед за переносом огня могла начаться атака, но и сидеть в траншеях под огнем наших батарей было невозможно.