Михаил Гурвич - Бои на Карельском перешейке

Правее, в двадцати метрах от дота, расположился наш станковый пулемет. Пулеметчик, видя, что на него движутся белофинны, не растерялся, подпустил их поближе и открыл по ним сильный огонь. Но все же белофиннам удалось бросить к нам в дот гранату, осколками которой ранило командира отделения Краснова.

Вдруг мы слышим, что наш пулемет ведет огонь одиночными выстрелами. Тогда выполз из дота отделенный командир Сазонов, подобрался к пулеметчику и подал ему новую ленту с патронами. Пулемет снова начал косить белофиннов. Враги не выдержали и убежали. Много их погибло от метких выстрелов пулеметчика.

В доте оказалось 15 убитых шюцкоровцев.

В бою под деревней Ойнала, командуя минометным взводом, я решил занять более выгодную огневую позицию в непосредственной близости к противнику. Бойцы с разобранным минометом двинулись вперед.

Якушин нес на ремне минометную плиту. Весит она 18 килограммов, и нелегко тащить ее, продвигаясь по колено в снегу, Но Якушин — боец крепкий, не гнулся он под такой ношей.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как с фланга из-за укрытия на нас набросилась кучка белофиннов. Пошли они в атаку, в штыки.

Только что Якушин хотел снять с ремня винтовку, как к нему подбежал белофинн. Тогда Якушин поднял минометную плиту и с размаху ударил ею врага до голове. И еще трех белофиннов убил он минометной плитой.

Бойцы, видевшие, как действовал Якушин в бою, с восторгом вспоминали впоследствии об этом случае.

Утро выдалось холодное. Дул резкий, обжигающий ветер, бросая в лицо снежную пыль. Боец Железнов потер ладонью о ладонь и, согревая дыханием руки, посмотрел прямо перед собой. Небольшие клубы пара поднимались и таяли в морозном воздухе.

— Не дышите в открытую, — предупредил его политрук Корольков, — противник может заметить вас по пару!

Железнов стал наблюдать. Впереди лежала поляна, покрытая редким кустарником и глубокими воронками, вырытыми снарядами. В одной из воронок и лежали Железнов, еще трое бойцов и политрук. В таких воронках, скрываясь за кустарником, лежала вся рота, ожидая сигнала к атаке. В лесу стояли наготове танки. Над головой с воем и шипением проносились снаряды.

— Ай, да молодцы, артиллеристы, — не удержался Петр Железнов, — вот так земляки. Красота какая. А? Как бьют! Бьют-то как! Вы только посмотрите, товарищ политрук!

В это время высоко вспыхнула зеленая ракета и падающей звездой разрезала морозный воздух.

Это был сигнал к атаке.

Политрук привстал.

— Вперед! — крикнул он.

— Ура-а-а! — прокатился дружный красноармейский клич, и рота рванулась вперед.

Политрук бежал рядом с бойцами…

Впереди была небольшая высота с дотом. Железнов не спускал с нее глаз. Он бежал, что было силы, чувствуя возле себя горячее дыхание товарища.

Вдруг справа по наступающим застрочили пулеметы. Враг осыпал бойцов пулями.

Надо было подавить огневые точки противника. Один танк круто повернулся и полоснул из орудия по кустарникам, где скрывались белофинны.

— Эй, землячки, — крикнул Железнов, подбегая к танку и стуча по броне, — принимайте гостя!

И, не дожидаясь ответа, он взобрался на танк.

Машина рванулась вперед. Железнов припал к ручному пулемету. Он заметил у сосны белофинского пулеметчика и выпустил в него очередь. Танк то летел прямо, то круто поворачивался на месте, меняя направление, и Железнов, приноравливаясь к его колебаниям, беспощадно косил врагов из пулемета.

Финны, охваченные паникой, не выдержали натиска и начала отступать, оставляя убитых и раненых.

— Не отставай, землячки, — кричал Железнов и выпускал очередь за очередью по отступающему врагу.

Неожиданно боль обожгла плечо. На халате выступила кровь. Железнов неловко сполз с танка. Голова тяжелела, наливалась свинцом. Но, пересилив боль, он медленно двинулся вперед.

Пробежал политрук. Раненый боец старался не выпустить его из виду, старался не отстать.

Впереди высился дот, полуразрушенный нашим артиллерийским огнем.

Железнов на ходу оторвал окровавленный кусок халата и поднял его над головой. Он флажком затрепетал в его руках.

— Вперед!

Рота приближалась к доту.

Железнов первым вскочил на груду железа и бетона — все, что осталось от дота, — и поднял высоко над собой окровавленный лоскут. Это было знамя победы.

Наша дивизия была расположена на одной цепи высот, финны — на другой. Между обеими цепями высот — овраг. Когда наша пехота обычными мелкими перебежками спускалась по склону для атаки, финны, имевшие возможность обстреливать склон прицельным согнем, наносили пехоте потери и принуждали ее возвращаться.

Ночными разведками нам удалось установить, что перед самыми финскими траншеями находится мертвое, непростреливаемое пространство. «Если бы, — подумал я, — нашей штурмовой группе удалось без потерь достигнуть этого мертвого пространства, мы могли бы ворваться и в траншеи».

11 февраля дивизия пошла в наступление. В 5 часов утра началась артиллерийская подготовка. Она продолжалась 4 часа без перерыва. Когда рассвело, я получил приказ — ворваться со своей штурмовой группой в неприятельские траншеи.

Группа заняла исходное положение на своем склоне. Я понимал, что если мы двинемся вниз по склону мелкими перебежками, то финны перестреляют нас прежде, чем мы добежим до дна оврага.

Оставалась одна возможность: бежать во весь дух и во весь рост, пока не достигнешь мертвого пространства.

Такое решение я и принял. Послал вперед одно отделение, причем пустил бойцов не кучей, а рассредоточение, на расстоянии 5–6 метров друг от друга.

Смотрю — удалось. Под бешеным огнем все десять добежали до мертвого пространства и залегли вблизи финских траншей.