Светлана Фёдорова - Русская Америка: от первых поселений до продажи Аляски. Конец XVIII века — 1867 год

Лесная растительность внутри места поселения по густоте и высоте соответствовала окружающему лесу. Преобладала ель, стволы которой были толщиной от 12 до 28 дюймов.

Возраст поселения был определен приблизительно: внутри контуров стен фундамента одного из домов была срублена самая большая ель толщиной в 14 дюймов, и весьма осторожный подсчет дал примерно 200 годовых колец.

Из приведенного описания видно, что в перечне строительных материалов не было ни кирпичей, ни бревен, упомянутых Фаррелли, а это в свою очередь свидетельствует, что постройки были не русскими, а, вероятно, эскимосскими, ибо трудно представить себе русского человека, строящего себе в еловом лесу постоянное жилище не из этого хорошо знакомого материала. Отсутствие вблизи поселения водных источников опровергает идею Фаррелли, якобы именно на этом месте жили упоминавшиеся в письме монаха Германа русские, версия о которых всегда была неразрывно связана с большой рекой. Однако приведенные выше материалы полевых исследований не могут служить подтверждением и версии, выдвинутой Ефимовым, — о поселении «дежневцев» на Кенайском полуострове.

Таким образом, на основании отчета Флойда Г. Беттса можно прийти к двойственному выводу: 1) Кенайское поселение могло быть основано эскимосами, и к 1937 г. его возраст определялся приблизительно двумя столетиями [15]. 2) Кенайское поселение могло быть не столь древним и насчитывало к 1937 г. не 200 (как полагали изучавшие его землеустроители), а приблизительно 150 лет и было основано в 80-х годах XVIII в. компанией П.С. Лебедева-Ласточкина для хранения компанейских припасов, причем часть построек, возможно, была занята аборигенами, состоявшими на службе этой компании.

На конференции, посвященной 100-летию приобретения США у России Аляски, проходившей в Анкоридже в июне 1967 г., один из крупнейших специалистов по истории Русской Америки профессор Ричард А. Пирс (Кингстонский университет, Онтарио, Канада) высказал мысль, что версия о существовании на реке Касиловой постоянного русского поселения 300-летней давности, якобы основанного пропавшими без вести спутниками С. Дежнева в 1648 г., неправдоподобна. После 1937 г., сказал Ричард А. Пирс, «никто не исследовал место поселения, и следовало бы это сделать хотя бы для того, чтобы внести в решение этого вопроса ясность и навсегда избавиться от нелепой истории о русском поселении, начало которой было положено со времени кенайской находки» {120} . [16]

В ответ на наш запрос о кенайской находке американский археолог Дж.У. Ван Стоун, в течение последнего десятилетия производивший археологические раскопки в местах бывших поселений Российско-Американской компании, а также эскимосских и индейских поселений в Юго-Западной Аляске, писал: «Что касается раскопок (на реке Касиловой 1937 г. — С. Ф.), то я думаю, что никаких «раскопок» не было вообще. Насколько мне известно, поселения на реке Касиловой давным-давно исчезли… Место Николаевского редута на реке Кенай я в свое время показывал посетителям, но я не смог уже найти его в 1953–1954 гг. Я хотел бы более основательно изучить указания на места этих поселений. Дело в том, что мы довольно нерадивы в более тщательном розыске местоположений всех русских постов на Аляске и в использовании всех возможностей для их раскопок» {121} .

Таким образом, подводя итоги, необходимо отметить, что вопрос о существовании раннего русского поселения на Кенайском полуострове все еще остается открытым. Окончательно он может быть разрешен лишь в ходе повторных археологических исследований, которые, к сожалению, до сих пор еще не были предприняты в указанном районе реки Касиловой.

Сконца XVI в. начался коренный перелом в истории Сибири. Различные ее области входили в состав Российского государства, в большей или меньшей степени заселялись русскими людьми. На колоссальной территории, в силу резкого различия природных условий, русские поселенцы создавали совершенно разные типы хозяйственного уклада. Те мерки, которые применимы к анализу экономической истории Западной Сибири, не приемлемы по отношению к ее восточным областям, а также к землям, которые русские начали постепенно осваивать с середины XVIII в. к востоку от Камчатки.

По данным В.А. Александрова, во второй половине XVII и в первые два десятилетия XVIII в. численность постоянного русского мужского населения Енисейского и Красноярского уездов возросла вчетверо (с 969 до 4013), причем доля крестьянского населения увеличилась с 34 до 51 процента {122} . Аналогичный рост русского земледельческого населения шел и в других областях юга Западной Сибири и Приангарья, и подобная тенденция сохранилась и в XVIII в., определяя преимущественно земледельческий характер колонизации этих областей.

Совершенно иную картину представляла Восточная Сибирь, включавшая преимущественно беспашенные и малопашенные районы. В.Н. Шерстобоев показал в своем исследовании, что в течение XVII в. Якутский край и Дальний Восток снабжались в основном илимским хлебом. В.Г. Сафронов, изучив состояние русского земледелия на территории Якутии, подтвердил этот вывод. Хлеб в эти районы поступал главным образом из уездов Иркутской губернии, включая верховья Лены {123} . Н.И. Трескин в «Положении о распространении хлебопашества в Иркутской губернии» отмечал, что «вся обширнейшая Якутская область обеспечивается так же, как Охотск и Камчатка, хлебом Иркутского и Нижнеудинского уездов» {124} .

В хозяйственном укладе Восточной Сибири основное значение имела не пашня, а соболиные промыслы. Главным поставщиком наиболее ценных сортов пушнины был в XVII в. Ленско-Илимский край, во второй половине века разделивший эту славу с новыми промысловыми районами Предбайкалья и Забайкалья. Вместе с Енисейским уездом Ленско-Илимский край был важнейшим поставщиком сибирской пушнины на рынки Российского государства. Его значение особенно возросло в 50–60-х годах XVII в. в связи с начавшимся истощением пушных запасов в Мангазейском уезде.

Вполне естественно поэтому, что основой складывавшегося постоянного русского населения Восточной Сибири были первоначально промышленные, служилые и торговые люди. Как показал И.С. Гурвич, они играли в освоении Восточной Сибири своеобразную роль. По подсчетам Гурвича, в годы наибольшего наплыва пришлого населения — в 40–50-е годы XVII в. — на севере Якутии обитало не менее 1200 русских мужчин-промысловиков, занятых добычей соболя на Оленеке, Анабаре, в низовьях Лены, на Индигирке, на Алазее, Яне, Колыме, а также около 100 служилых людей. В целом же в Якутии в 40-х годах XVII в. насчитывалось около 2,5–3,5 тыс. русских промышленных и торговых людей. Со служилыми эту цифру можно увеличить до 4,5 тыс. человек. Таким образом, число промышленных и торговых людей значительно превосходило в этот период число служилых. Субсидируемые крупными предпринимателями — торговыми людьми Великого Устюга, Сольвычегодска и других поморских городов рядовые промышленные и «гулящие» люди сколачивались в артели, фактически представлявшие собой военные отряды со строгой дисциплиной. Гурвич установил, что в 1655 г. в низовья Лены и далее на восток уходило две трети промысловиков, вслед за которыми двигались торговые люди, вывозившие на промыслы муку, холст, сукна и другие товары и скупавшие у промысловиков соболей.