Джон Бальфур - Османская империя [Шесть столетий от возвышения до упадка, XIV–ХХ вв.]

В 1740 году Франция с помощью своего договора о капитуляциях получила от султана документ, подтверждающий и расширяющий привилегии латинской католической церкви в Палестине. Но по мере снижения религиозного рвения французов и роста российской имперской мощи эти привилегии были узурпированы греческой ортодоксальной церковью. Ее последователи были в любом случае более склонны, чем латинские католики, к практике паломничества, и ее духовенство имело твердую поддержку русских, постоянно добивавшихся преимуществ за счет французов.

В Вифлееме к концу XVIII столетия католические монахи сетовали, что место рождения Спасителя находилось под властью греков на протяжении последних сорока — пятидесяти лет, благодаря фирману, который исключал латинян. Греческое влияние устойчиво росло в течение XIX века, сопровождаясь существенными приобретениями собственности в святых местах за счет латинян и развитием сети благотворительных учреждений и школ, подчиненных патриарху ортодоксальной церкви. Благодаря давлению русских избрание было перенесено из Константинополя в Иерусалим, таким образом освободившись от вековой зависимости. Непрерывным потоком в Палестину хлынула финансовая помощь русского правительства. То же самое касалось бесконечного потока паломников, совершавших трудные путешествия из самых отдаленных уголков России в Европе и Азии. Их золото стало главным источником богатства храма Гроба Господня. Вместе с другими святыми местами — водами Иордана, яслями Вифлеема, Гефсиманским садом — Святая земля стала для русского народа источником бесценного религиозного опыта. Для их правителей это был удобный канал политического влияния.

Только в середине века французы всерьез решили восстановить свои привилегии в Палестине, полученные, когда русские были еще слабы, и которые французы опрометчиво позволили себе растерять, когда русские стали сильными. Теперь Франция наконец-то начала предпринимать шаги к изменению сложившегося статус-кво. В 1850 году Луи-Наполеон, французский президент, претендовавший на императорский трон и нуждавшийся в политической поддержке католической партии, дал своему послу указание потребовать от Порты пре доставления помощи католической церкви, как было предусмотрено договором 1740 года. Это повлекло бы за собой аннулирование конфликтующих обещаний, данных с тех пор фирманом греческой церкви. Это требование предвещало конфликт и содержало скрытые угрозы вооруженного противостояния между Россией и Францией — здесь, на том самом месте, где, как выразился британский министр иностранных дел, «силы небесные провозгласили мир и добрую волю к людям».

В практическом аспекте спор сводился к вопросу, должны ли латинские монахи, чтобы иметь возможность пройти через церковь Вифлеема в свою пещеру, обладать ключом к ее главной двери, вместе с одним из ключей от каждой из двух дверей, ведущих непосредственно в ясли. Должны ли они иметь право поместить в святилище Рождества Христова серебряную звезду с гербом Франции, которая на самом деле была выломана греками из скалы в яслях и украдена во время последней стычки. И наконец — менее категорически, — должны ли они сохранить в Гефсимане свое право на «чашу и светильник у могилы Богородицы».

Таковы были очевидные тривиальности, которые теперь поставили в тупик европейских дипломатов и от которых зависели война и мир. Был ли ключ просто ключом, в смысле эмблемы, или это был инструмент для открывания и закрывания дверей? Дипломатический ответ представлялся следующим: этот ключ, хотя действительно был обычным ключом, на самом деле был инструментом зла в том, что его намеченная цель была не держать греков за дверью, а дать латинянам войти.

После длительного периода неопределенности в Порте новый антироссийский великий визирь сделал символическую уступку грекам, но существенные уступки французам. Они включали торжественную замену из Франции серебряной звезды Вифлеема, а затем вручение латинскому патриарху желаемых ключей от святыни. Они были отданы в Рождество на публичной церемонии официальной передачи, подразумевая, что верховенство перешло от одной церкви к другой. Таково было финальное поражение греков — и русских.

Оно привело к острой эскалации дипломатического конфликта между двумя великими державами. В конце 1852 года царь Николай, с презрением отказавшийся признать Наполеона III императором, мобилизовал два армейских корпуса на Дунае — в Бессарабии, которые были готовы при необходимости перейти турецкую границу. Одновременно он привел в боевую готовность флот в Севастополе. В феврале 1853 года он отправил в Порту с «миротворческой» миссией чрезвычайного посла — князя Меншикова. Надменный генерал, как известно, презиравший турок и не любивший англичан, был грубым и несдержанным человеком, привнесшим в дипломатию жесткую тактику поля сражения.

Прибыв на военном корабле с грозным названием «Громовержец», в сопровождении большой военной свиты и командующего Черноморским флотом, Меншиков вскоре дал понять, что являет «вежливую угрозу» и прибыл не убеждать, а принуждать турок. Его миссия вышла далеко за рамки религиозного урегулирования, призванного обеспечить, посредством подтверждения султанского фирмана, права греков в святых местах. Она расширилась до требования политического по характеру и основанного на трактовке Кючук-Кайнарджийского мирного договора, второго фирмана, который бы гарантировал России протекторат над ортодоксальными подданными Османской империи. Он должен был воплотиться в конвенцию, имеющую силу договора, между Россией и Портой, которая могла перерасти в тайный оборонительный союз.

Порта с тревогой и разочарованием отреагировала на эту угрозу иностранной державы ее внутренней независимости, которая была доведена до нее в «смешении объятий и пистолетных выстрелов». Реакцией Франции было направить флот, но не в Босфор, а к Саламину (Кипру) в Эгейское море. Позиция Британии была более сдержанной, но не менее эффективной. Она отвергла требование своего временного поверенного об отправке флота с Мальты. Вместо этого Британия вновь направила лорда Стрэтфорда де Редклиффа послом в Блистательную Порту.

Чудесным ранним утром в апреле 1853 года, когда купола и минареты Стамбула окутывала легкая дымка, можно было видеть, как по Мраморному морю скользит военный корабль. Султан и его министры «знали, кем был тот, кто находился на борту». К полудню (как описывает Александр Уильям Кинглейк) «во внешнем мире не было заметно никаких перемен. И в то же время все изменилось. Лорд Стрэтфорд де Редклифф вновь вошел во дворец британского посольства. Это событие распространило чувство безопасности, но также благоговейный страх». Теперь князю Меншикову противостоял грозный соперник.