Джон Бальфур - Османская империя [Шесть столетий от возвышения до упадка, XIV–ХХ вв.]

Двумя годами позже Селим скончался в муках от рака, в деревне, расположенной по дороге в Адрианополь, заметив чуть раньше, что больше он никуда поехать не сможет. Крупный мужчина со свирепым выражением лица, неистовый по характеру, горящими глазами и холерическим темпераментом, Селим не обладал уважением к человеческой жизни. Рассказов о его импульсивной жестокости великое множество. Говорят, что одним из его самых ранних публичных деяний было убийство ударом меча провинциального губернатора, который вслед за уступками, сделанными султаном янычарам, поторопился потребовать увеличить свой доход. Селим всегда был готов отдать приказ своим немым слугам убить на месте любого человека, осмелившегося возразить или как-то иначе вызвать его неудовольствие.

По этой причине жизни и карьеры его великих визирей были недолгими. Семеро из них были обезглавлены по его приказу вместе с другими чиновниками и военачальниками. Фраза «Чтоб тебе быть визирем Селима» вошла в обиход на турецком жаргоне как проклятие: «Порази тебя смерть!» В качестве меры предосторожности визири выработали разумную привычку брать с собой, когда их вызывали к султану, свои завещания. Один из них рискнул игриво попросить своего господина о неком предварительном уведомлении — когда ему следует ожидать смерти, чтобы успеть привести в порядок свои дела. На это Селим ответил, громко смеясь: «Я уже некоторое время думал, чтобы убить тебя, но у меня сейчас нет никого подходящего на твое место; в противном случае я бы тут же сделал это».

Несмотря на подобные опасности, в желающих занять высшие посты недостатка не было. Ибо вознаграждения были столь же велики, как и риск. Более того, жизнь при дворе Селима была полна событий и возбуждала множеством возможностей для безрассудства и безудержного веселья. Жестокости султана, типичные для духа того времени, компенсировались грубыми удовольствиями, контрастируя с холодной, расчетливой жестокостью его деда Завоевателя. Ибо, несмотря на свое варварство, Селим был также человеком парадоксально высокой культуры, влюбленным в литературу и наделенным талантом к поэзии. Он написал книгу од на персидском языке и щедро покровительствовал ученым людям, беря с собой в военные кампании бардов и историков, чтобы записывать происходящие события и воспевать подвиги османов.

Сверх всего, он был великим воином. Уравняв своими имперскими захватами в исламской Азии завоевания своего деда и его предшественников в христианской Европе, Селим менее чем спустя десятилетие удвоил размеры Османской империи. Ко времени его смерти она простиралась от берегов Дуная до берегов Нила, от Адриатики до Индийского океана. Таким, раскинувшимся далеко на два континента, было теперь имперское наследие его сына Сулеймана.

Появление в 1520 году у Османского султаната нового главы — Сулеймана совпало с поворотным моментом в истории европейской цивилизации. Мрак позднего Средневековья с его отмиравшими феодальными институтами уступал место золотому свету Ренессанса. Зрелые, цивилизованные государства набирали силу под властью молодых суверенов, обладавших выдающимися способностями. XVI век был веком Карла V и империи Габсбургов; Франциска I и дома Валуа во Франции; Генриха VIII и Тюдоров в Англии. Этим трем могущественным монархам теперь противостоял «второй Соломон», двадцатишестилетний султан Сулейман.

На Западе ему предстояло стать составной частью христианского баланса сил. На исламском Востоке Сулейману были предсказаны великие свершения. Десятый османский султан, правивший в начале X века хиджры, он был в глазах мусульман живым олицетворением благословенного числа десять — числа пальцев на руках и ногах человека; десяти чувств и десяти частей Корана и его вариантов; десяти заповедей Пятикнижия; десяти учеников Пророка, десяти небес исламского рая и десяти духов-хранителей, живущих в них. Восточная традиция утверждает, что в начале каждого века появляется великий человек, предназначенный для того, чтобы «взять его за рога», управлять им и стать его воплощением. Такой человек явился в лице Сулеймана — «самого совершенного из числа совершенных», следовательно, ангела небес.

После падения Константинополя и последующих завоеваний Мехмеда западные державы были вынуждены сделать серьезные выводы из продвижения турок-османов. Видя в нем постоянный источник для беспокойства, они готовились противостоять этому наступлению не только военными средствами, но и дипломатическими действиями. Угроза турецкой интервенции, слух о секретном альянсе турок служили полезным орудием дипломатии среди итальянских государств. В этот период религиозного брожения встречались люди, верившие, что турецкое вторжение станет Божьим наказанием за грехи Европы; существовали места, где «турецкие колокола» призывали верующих каждый день к покаянию и молитве. Легенды крестоносцев гласили, что турки-завоеватели дойдут до священного города Кельна, но здесь их вторжение будет отражено великой победой христианского императора — не папы — и их армии будут отброшены за Иерусалим. Когда Карл V стал императором Священной Римской империи, он был всенародно провозглашен, в этом контексте, защитником христианства.

Имперские владения Карла, благодаря сочетанию благоразумных браков и удачных смертей, простирались от Балтики до Средиземного моря, от Нидерландов, через Германию и Австрию, до Испании. Они включали также королевства Неаполя и Сицилии и плацдармы в Мексике и Перу. На унаследованных им австрийских землях за Альпами Карл столкнулся с реальной угрозой со стороны турок-османов, которая теперь, при Сулеймане, еще более возросла.

Хотя он понимал эту опасность, в это время ближайшим и самым активным врагом Карла был Франциск I из Франции, его соперник, потерпевший поражение в выборах претендента на мантию императора Священной Римской империи, с которым он вступил в войну вскоре после восхождения Сулеймана на престол. Честолюбивой мечтой Карла было объединение в Священную Римскую империю всего западного христианского мира под властью Габсбургов. Но Франция оставалась препятствием на пути осуществления мечты о европейских завоеваниях. Она разделяла его германские и испанские владения от его владений в Испании, мешала его замыслам в Северной Италии, где два монарха вели непрекращающиеся пограничные споры, и угрожала морским коммуникациям, от которых зависели его военная безопасность и процветание торговли. Таков был конфликт, разделявший две главные христианские державы, который часто превращал «неверных» из общего врага в потенциального и желанного союзника.