Антон Антонов-Овсеенко - Портрет тирана

После смерти Ленина прошло почти два года, положение генсека настолько упрочилось, что можно было и пошутить. На съезде Сталин сыграл «на публику», а заодно ударил по авторитету Зиновьева, назвав его предложение… «платформой об уничтожении Политбюро».

Мастер политической интриги начал манипулировать ярлыками.

В двадцать третьем году на самом верху уже знали, что дни вождя сочтены. Ленин тоже не делал из этого тайны.

Конкуренция за власть обостряется, под Троцкого роют новую мину — Сталин вновь пытается проникнуть в РВС. Троцкому передано «мнение» ЦК — ввести в РВС генсека. Несколько ставленников Сталина уже успели проникнуть в цитадель Троцкого.

Троцкий всегда пренебрегал организационной работой, не сходил до тактических уловок, надеясь на неотразимую силу убеждения.

Не то Сталин. Он вел осаду крепости по имени Троцкий по всем «правилам» политического интриганства, не чураясь черновой подготовительной работы, отвоевывая у противника одну позицию за другой.

Троцкий в своей барской заносчивости никак не хотел принимать Сталина всерьез, он не замечал масштабов травли, не видел конечной цели затеянной против него кампании. Иначе бы он не заявил на заседании Политбюро:

— Я готов отказаться от всех своих постов и пойти рядовым солдатом в бой за германскую революцию: она вот-вот грядет!..

— Я тоже готов уйти в отставку, — поднялся Зиновьев, — и отправиться сражаться рядовым солдатом!

Сталин умело подыграл своим партнерам:

— Но ЦК не может рисковать сразу двумя такими ценными жизнями.

…Патетику Троцкого, если она была искренней, понять еще можно. Но Зиновьев в хитоне и на котурнах — это уж слишком.

Что до Сталина, то не всякий актер способен на такой драматический экспромт. И если бы не Троцкий, который вышел, яростно хлопнув дверью, эта сценка могла бы стать украшением очередного кремлевского спектакля.

… Что-то неладное творится в стране. Пять лет народовластия, а экономический кризис не изжит: производительность труда в промышленности — ниже уровня 1913 года, сельское хозяйство запущено, от транспорта — одно название, от дорог тоже… Острая нехватка самых необходимых товаров, продовольствия, жилья, обесцененные деньги… Недовольные рабочие устраивают стачки.

Триумвират не знал, как справиться с трудностями и вместо того, чтобы признаться в этом, да посоветоваться с активом, усилил административный нажим.

На Пленуме ЦК в сентябре двадцать третьего года Дзержинский обвинил руководителей в диктаторстве, отказе от партийной демократии, забвении принципа выборности, нетерпимом отношении к критике. Пленум отнесся серьезно к этому выступлению и создал специальную комиссию во главе с Дзержинским.

В том же духе, но гораздо резче, высказался Троцкий в письме Центральному Комитету 8 октября. Через неделю в ЦК обратилась группа старых коммунистов. В этом документе (вошедшем в историю под названием «Письмо сорока шести»), полном тревоги за судьбу революции, содержится анализ государственной экономики, финансов и практики партийного руководства.

«Режим, установившийся в партии, совершенно нетерпим. Он убивает самодеятельность партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом… Создавшееся положение объясняется тем, что объективно сложившийся после X съезда режим фракционной диктатуры внутри партии пережил сам себя».

Авторы письма обвиняли руководителей, потерявших связь с партией, в проведении политики, гибельной для страны. Они предложили, не медля, созвать расширенное совещание ЦК.

В числе сорока шести, подписавших это заявление, был В. Антонов-Овсеенко, начальник политического управления РВС. Он сделал важную приписку к тексту:

«Потребность в прямом и откровенном подходе ко всем нашим болячкам так назрела, что целиком поддерживаю предложение созыва указанного совещания, дабы наметить практические пути, способные вывести из накопившихся затруднений».

Там, наверху, письмо сорока шести восприняли как дерзкий выпад против партии. Напуганный Андрей Бубнов поспешил зачеркнуть свою подпись, но было уже поздно: такой удобный для политической провокации повод ни Сталин, ни Зиновьев не упустят. Объективное рассмотрение письма, откровенный, товарищеский разговор — это Сталина и его приспешников не устраивало. Созванный вскоре объединенный пленум ЦК и ЦКК объявил авторов письма фракционерами и обвинил их, вкупе с Троцким, в раскольнической деятельности. (Опять и опять — «Держи вора!»).

Характерная для «вождей» деталь: резолюция октябрьского пленума не была опубликована. Тройка партийных консулов не обнародовала и текст «крамольного» письма. В тридцатые годы, став властелином, Сталин убьет одного за другим всех подписавших то письмо. Но и тогда оно не увидит света. И долго еще со всех партийных амвонов будут сыпаться проклятья на головы выдуманных Сталиным «троцкистов»…

Однако в октябре двадцать третьего года содержание письма сорока шести, так же как и выступления Троцкого, стало известно многим членам партии. Пришлось триумвирам кое-что признать.

7 ноября Зиновьев публично, в газете «Правда», соглашается с тем, что нынешний стиль руководства ущемляет партийную демократию. «Правда» призвала членов партии принять активное участие в дискуссии по статье Зиновьева «Новые задачи партии».

В течение трех недель, начиная с 13 ноября, «Правда» публикует материалы внутрипартийной дискуссии. Она оказалась столь плодотворной, что уже 5 декабря Политбюро и Президиум ЦКК смогли на совместном заседании принять единогласно резолюцию.

Этот примечательный документ утверждал принципы коллективности руководства и свободы внутрипартийной критики. Резолюция требовала

«…чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности…»

Ссылки на «партийную дисциплину» при обсуждении вопросов партийной жизни признаны неправильными, ибо такое обсуждение — неотъемлемое «право и обязанность членов партии».

ЦК призывает бороться с «бюрократическими извращениями партийного аппарата и партийной практики».

Нет нужды сличать тексты письма сорока шести и резолюции ЦК от 5 декабря 1923 года: по духу и содержанию они близнецы.

Не потому ли текст резолюции был лишь однажды, 7 декабря, опубликован в «Правде», а потом засекречен на десятилетия — для удобства придворных фальсификаторов истории.

Первыми нарушили резолюцию ЦК сами члены ПБ. Одно дело декларировать свободу критики, другое — терпеть ее.