Франц Фюман - Однополчане [Kameraden]

Одновременно начался ураганный артиллерийский огонь. Из серого марева, окутавшего границу, поднялась стена дыма, и были видны вспышки. Потом солдаты услышали гул и скрежет мчащихся танков, а затем двинулись и они мимо куста, где валялась черно-красная цапля, через дренажную канаву, где лежал пограничный камень, перепрыгнули через могилу в болоте и прорвались через границу. Они увидели первых убитых: русских в военной форме, крестьян, лежавших возле дымящихся изб, и одного немецкого солдата с простреленной грудью, сжимавшего в окоченевшей руке пучок травы.

Они шли весь день, почти не встречая сопротивления. К вечеру достигли деревушки, где сделали привал. В деревушке было всего шесть домов, желтых, кособоких, крытых камышом; в сумерках они казались невесомыми. Это была бедная деревня, бедная еще в мирное время, а первый день войны окончательно разорил ее. Сопротивления здесь не оказывали, но двое крестьян лежали убитые, один дом горел, и все погреба были разграблены. На одном еще уцелевшем доме был прибит плакат с надписью: «Немецкие рабочие и крестьяне, не стреляйте в своих советских братьев!» Иозеф сорвал плакат и сжег его.

— Здесь мы поставим виселицу, — сказал майор.

Он приказал выгнать из домов всех жителей деревни и собрать их на площади. Нашлись восемь крестьян, двенадцать крестьянок и восемь детей.

Майор вызвал из круга двух девочек. Он приказал повесить их в отместку за смерть своей дочери.

Девочек увели, их поставили к стене дома и велели поднять над головой руки. Они не произнесли ни слова, они не плакали, словно ничего другого и не ожидали. Сзади них стояли часовые с заряженными винтовками, с примкнутыми штыками, похожими на широкие ножи, остро отточенными, ослепительно блестевшими немецкими штыками, теплый отблеск огня струился по широкому желобку, выточенному посередине штыка, чтобы с него могла лучше стекать кровь.

— И правильно, нужно кончать с этой сволочью, — сказал Иозеф.

— Этого не может быть, — прошептал Томас. Он побледнел. — Ведь они не виноваты, — пролепетал он.

— Большевики всегда виноваты, — сказал Иозеф.

Его взгляд упал на Томаса.

— А что, тебе их жалко? — спросил Иозеф.

Томас молча покачал головой. Он чувствовал, какая все это ложь.

— Дружище, — сказал Иозеф, — дружище, тебе жалко этих русских? Да ведь это сброд, это клопы, которых надо давить!

Он потянулся.

— Я сам вызвался их повесить, — сказал он. — Вешать — это искусство. Карл умеет, он нас научит. Быть палачом — почетная обязанность, как сказал Геринг. Нужно всему научиться. Я их повешу. Да, я их повешу, я, да, я.

Он посмотрел на Томаса.

— Ну что? — спросил он.

— Уйди, уйди отсюда, — сказал Томас. Его глаза застлало пеленой, синей пеленой.

Иозеф рассмеялся и ушел.

— Это убийство, да, это убийство, а ты убийца! — крикнул Томас.

Он видел, как они устанавливают виселицу.

— Ты убийца, — повторил он.

Вдруг он увидел, что у солдат, стоявших возле виселицы, выросли звериные головы и заслонили человеческие лица: волки, гиены, свиньи. Совершенно отчетливо увидел он, как их лица побелели и распухли, рты вытянулись, превратившись в чавкающие пасти, носы — в хоботы, глаза, заплывшие жиром, стали маленькими и налились кровью, а лбы исчезли, становясь все более покатыми, и он уже ничего не видел, кроме ощетинившейся пустоты. Только у двух девочек — это он видел — оставались человеческие лица, по-крестьянски красивые и чистые.

Он содрогнулся: а что таится в нем? Посмотрел на себя. Он был хуже всех. Ведь другие ничего не знали. А он знал.

Томас кинулся к майору.

— Что вам нужно именно сейчас, перед исполнением приговора? — сердито спросил адъютант. — С господином майором сейчас нельзя разговаривать, потом!

— Речь идет об убийстве, нужно предотвратить убийство, — сказал Томас.

Голос его срывался.

— Что, какое убийство? — спросил адъютант.

— Так точно, убийство, — повторил Томас.

Адъютант впустил его.

Когда Томас вошел в комнату майора, все поплыло у него перед глазами, все покрылось туманом.

Виднелось что-то черное, вероятно, это был майор.

— Старший стрелок П. докладывает — две русские девочки не виноваты! Я убил дочь господина майора! — сказал Томас.

— Что? — заревел майор. — Что?

Он схватил Томаса за плечо, встряхнул его и зарычал:

— Вы опять нализались, парень, опять! Вы свинья, вы с ума спятили, свинья!

Томас пытался всмотреться, но ничего не увидел.

Он бормотал:

— Господин майор, я говорю правду, я…

— Адъютант! — крикнул майор.

Хлопнула дверь, в комнате стало одним голосом больше.

— Парень напился до потери сознания! Арестуйте его! — кричал майор.

— Я не пьян, — сказал Томас твердым голосом, — я не пьян, клянусь вам…

Теперь туман перед глазами рассеялся. Он видел все совершенно отчетливо. Перед ним стоял майор, хрипя, содрогаясь всем телом, точно разъяренная глыба, руки сжаты в кулаки, а кулаки готовы в бешеном гневе разбить лицо стоящего перед ним старшего стрелка. «Он мне не верит, думал Томас, — что мне делать?!»

— Уберите его! — приказал майор.

— Слушаюсь! — сказал адъютант.

В дверь постучали. Вошел Иозеф.

— Докладываю господину майору: все готово для экзекуции.

— Хорошо, я иду, — сказал майор.

— Нет! — закричал Томас. — Нет, их нельзя убивать!

— Он с ума спятил, господин майор, — сказал Иозеф.

— Это ведь ваш приятель, да? — спросил майор.

— Господин майор, выслушайте меня, — простонал Томас.

Он подошел к двери.

— Господин майор, выслушайте меня.

— Бедный парень свихнулся, — сказал Иозеф, — ему нужно надеть смирительную рубашку.

— Ну, довольно, — заявил майор, — уведите его прочь.

— Я прошу, господин майор, освидетельствуйте меня, я не сумасшедший, я не пьяный, а в здравом рассудке! — воскликнул Томас.

Тогда Иозеф сказал:

— Есть предложение, господин майор. Пусть поклянется своей честью, что говорит правду, будто он убийца.

— Это еще что такое? — спросил майор, но потом добавил: — Ладно. Можете вы поклясться, что говорите правду, старший стрелок?

— Этого я не могу, — пролепетал Томас.

Адъютант рассмеялся.

— Вон! — закричал майор. — Теперь уж хватит!

— Ты убил, ты! — кричал Томас, показывая пальцем на Иозефа.

Тот рассмеялся.

— Говорю вам, он спятил, господин майор! Напился до белой горячки, а увидел убитую — и вовсе рехнулся. Он сумасшедший.

— Уберите его отсюда! — приказал майор.

— Я не уйду, пока вы меня не выслушаете! — настаивал Томас.

— Бунтовать? Свяжите его! — сказал майор.

— Слушаюсь! — ответил Иозеф.

Он с размаху ударил Томаса кулаком в висок, как в тот раз. Томас пошатнулся, но еще продолжал стоять.