Алексей Тимофеев - Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

Наконец, часть эмигрантов решались выступить против немцев с оружием в руках или даже создать подпольную организацию. Таковых, конечно, было меньшинство. Отдельные эмигранты ушли в партизаны. Кто-то из них сложил голову в почти полной анонимности, но двое достигли вершин в партизанской иерархии. Владимир Смирнов, выпускник технического факультета в Белграде, сорокадвухлетний преуспевающий инженер, ушел «в лес» в 1941 г., в 1942 г. вступил в КПЮ, а закончил войну генералом и начальником Технического отделения Верховного штаба НОАЮ. Федор Махин, бывший белый офицер, а в межвоенное время советский пропагандист, вступил в КПЮ в 1939-м, ушел «в лес» в 1941 г., в возрасте 59 лет. Махин служил при штабе переводчиком и сотрудником отдела пропаганды Верховного штаба НОАЮ. Наконец, малочисленная группка эмигрантов, недовольная оккупационным режимом и движимая романтическими чувствами к далекой Родине, организовала так называемый Союз советских патриотов. Хотя его основание датируется самими участниками группы серединой 1942 г., до 1944 г. ни гестапо, ни партизаны о существовании этого подполья ничего не подозревали и не зафиксировали ни одного случая его подрывной деятельности [139] Делатност совјетске обавештајне службе у Југославији до 1948. Извештај за интерне потребе. Београд, 1953. . В то же время в документах гестапо появляются в качестве «подозрительных лиц» фамилии лидеров этого Союза — Ф. Висторопского, В. Лебедева, И. Одиселидзе [140] M. Obradovic . Dve krajnosti u politickoj delatnosti ruskih izbeglica u Srbiji (1941–1945) // Tokovi istorije, 1997, № 1–2. С. 148. . Эти малочисленные и плохо связанные между собой группки сопротивления могли своими отдельными действиями лишь выразить собственные взгляды [141] Гиљотен Ј.Ж. Две моје домовине. Горњи Милановац, 1991; Лобачев Ђ. Кад се Волга уливала у Саву. Београд, 1997. С. 118, 121, 129. , но вряд ли могли изменить отношение всей эмиграции к событиям гражданской войны и оккупации в Югославии в 1941–1944 гг.

Общественную жизнь русских эмигрантов под оккупацией сравнительно тяжело реконструировать на основании крайне скудно сохранившихся источников. Самую богатую и наиболее обеспеченную источниками картину представляет собой жизнь крупнейшего в то время сообщества эмигрантов на юго-востоке Европы — русской колонии в недичевской Сербии, большинство которой проживали в Белграде.

Начать, пожалуй, стоит с того момента, когда генерала Скородумова и назначенных им руководителей отделов Бюро сместили с их постов, а вместо них назначили более лояльных людей: генерал Владимир Владимирович Крейтер стал руководителем Бюро, а Борис Александрович Штейфон возглавил РОК. Немцы в этом случае придерживались общей тактики — опираться на лиц, имевших немецкую кровь, которых в партийной терминологии обозначали как «фольксдойче». Тем не менее стоит отметить, что оба новоназначенных руководителя эмиграции скорее ощущали себя русскими офицерами, нежели чем представителями «второсортных» немцев. Доказательством может послужить хотя бы то, что В.В.Крейтер в переписке с немецкими властями писал черновики на русском, а затем переводил их у официального переводчика Бюро, не решаясь демонстрировать свои знания «родного языка» [142] Тимофејев А. Генерал Крејтер о будућности руске емиграције у Русији. Токови историје, 4/2006. . А Б.А. Штейфон и вовсе был сыном мастерового, крестившегося, чтобы преодолеть позорную черту оседлости [143] РГВИА, ф. Личные дела офицеров Генерального штаба, д. Штейфон Б.А.; Маньков С.А. Харьковские цеховые — предки генерала Б.А. Штейфона (1881–1945) // Генеалогия городских сословий, IX Петербургские генеалогические чтения. Санкт-Петербург, 2005; Зуб Э . И такие земляки бывают. Б.А. Штейфон // Событие (Харьков), 2007, № 28. . При этом и один, и второй относили себя (в довоенное время — официально, в военное — неофициально) к категории убежденных монархистов-легитимистов (защитников идеи о возрождении Российской империи), что отражалось на выборе ими в помощники легитимистов по духу и настроениям, даже вопреки требованиям военного времени [144] И воистину светло и свято…: Кадетская перекличка. 1981, № 28; Policijski elaborat. Ruska emigracija u Jugoslaviji. Bileca, 1953. С. 645–646. .

Подчеркнем, что расизм и этническая замкнутость были чужды большей части эмигрантов [145] Зборник докумената и података о НОР-у народа Југославије. Т. XII. Књ. 2. Београд, 1976. С. 808. . Это очень хорошо заметно на примере адаптации в русскую среду «русско-сербских» супружеских пар и особенно рожденных в них детей. В сербской среде эти дети часто ощущали себя чужеродным телом, что приводило к их самоизоляции или требовало чрезмерных усилий и жертв в отчаянных попытках интегрироваться в эту среду [146] Наши вести. 1984, № 296. С. 18–20. . В свою очередь, русское общество внимательно и настороженно относилось к «сербским супругам», называя их «новоприсоединенными русскими». Детей же принимали в свою среду безоговорочно, отмечая лишь, что «дети из провинции» (т. е. оттуда, где эмигранты проживали дисперсно, и дети не только из смешанных, но и из русских супружеских пар были полностью погружены в местную среду) «хуже говорят по-русски» [147] Ведомости Охранной группы. 1942, № 32. С. 4; Русское дело. 1943, № 27. С. 3. .

В конце тридцатых годов, а в особенности после прихода войны на Балканы, эмигранты в массе своей все активнее выражали свои антикоммунистические взгляды, не забывая о своем русском происхождении. В результате часть окружающего местного населения неприязненно относилась к эмигрантам, как к соотечественникам граждан «красной коммунии», а другие с ненавистью видели в них противников государства «победившей революции». К тому же давно ушли с исторической сцены представители старшего поколения покровителей и защитников русских эмигрантов, которых возглавляли почившие король Александр (Карагеоргиевич) и патриарх Варнава (Росич). Все это отчуждало эмигрантов от местной среды, и, несмотря на успешное прохождение ими периода адаптации и приспособления к местным условиям, они не растворялись, а все более тесно сплачивались в относительно монолитную общественную группу, с устоявшимися навыками, воззрениями и статусными характеристиками. Ощущение собственной группы как носителя цивилизации и прогресса не принимало оскорбительных форм, как у некоторых других европейцев на Балканах [148] О надменности немцев по отношению к жителям Балкан не стоит и говорить. Исключительно пренебрежительным было и отношение западных союзников, которое зафиксировано в мемуарах многочисленных «лоуренсов аравийских», прибывавших в страну в 1941–1944 гг. Один из первых мемуаристов (Rootham J., Miss Fire: The Chronicle of a British Mission to Mihailovich, 1943–1944 гг. London, 1946) описывал окружающее местное население как «бедных, маленьких» людей «в смешных круглых шапках», «самое отсталое в отсталом краю», где «мало брака и честности, и много венерических болезней и воровства» и т. д. В мемуарах русских эмигрантов, написанных после войны и уже за пределами Сербии, сквозят сочувствие и понимание к местным жителям, а отдельные негативные инциденты описываются без обобщений. Даже ухудшение отношения к русским накануне войны русские мемуаристы старались объяснить ростом коммунистической пропаганды или различными внешними факторами. , а имело характер констатации. Осознание культуртрегерской роли русской эмиграции как носителя традиций императорской России также способствовало сплочению эмиграции как группы, превосходящей границы государства проживания [149] Новый путь. 1942, № 7, с. 4, № 41, с. 3, № 65, с. 2; 1943, № 67, с. 1; Русское дело. 1943, № 2, с. 5, № 4, с. 4, № 5, с. 4, № 13, с. 4, № 16, с. 4, № 17, с. 4, № 19, с. 4, № 22, с. 4. .