Михаил Васин - Клад острова Морица

Падок человек на всякую диковину. Он с готовностью преодолеет любые препятствия и невзгоды, лишь бы удивиться. Но с той же готовностью и разочаровывается, если никакого дива разглядеть не смог. Мы убедились в этом на собственном опыте, когда добрались наконец до Морицсала — дикого острова Морица, который покоится среди вод большого и пустынного латвийского озера Усма.

Нет, мы не надеялись разыскать на острове древний клад и даже не думали о нем. Хотя в свое время сюда наведывалось немало кладоискателей — пытались найти бочки с золотом, зарытые два с половиной века тому назад. Может быть, и мы раз-другой ковырнули бы невзначай палкой или хотя бы носком ботинка пухлую, как перина, землю Морицсала — не блеснет ли между переплетением корней желтый металл, но В. Плявинский — глава единственной обитающей на острове семьи — рассказал нам о кладе уже перед самым нашим отъездом.

Нет, мы не вступили в ряды завзятых кладоискателей. Зато мы мало чем отличались от других посетителей Морицсала. Из-за жажды увидеть невидаль пришлось проявить немало упорства и изобретательности. Впрочем, если ты даже экскурсант по призванию, но действуешь в одиночку, успех наверняка не будет сопутствовать тебе. Здесь нужны планомерные, энергичные действия коллектива, способного долго и упрямо, не отвлекаясь ни на что более, добиваться поставленной цели.

Именно такой коллектив у нас был. И хотя он состоял всего из двух человек, этот мини-коллектив обладал целым рядом ценных для данного случая качеств.

Я приехал в Латвию специально ради экскурсии на Морицсала и во всякое время суток способен был обсуждать только один вопрос — когда же мы отправимся на остров? Второй член коллектива — мой друг, рижский старожил — знал в республике всё и всех. Он не мог терпеть занудных вопросов. Мой единственный вопрос, заданный в первый час после моего прибытия всего-то раз пять или шесть, сразу стал почему-то казаться ему чрезвычайно занудным. И позже, когда я пытался выяснить у него, поедем ли мы все-таки на Морицсала, этот огромный, добродушный мужчина сначала несколько секунд испепеляюще смотрел на меня, затем поднимал к потолку свои светло-серые глаза и, приняв постный вид, начинал, словно монашенка, шевелить губами (я знал, что он не молитву читает, а шепотом ругается). Закончив эту процедуру и еще немного поглядев на меня — теперь с укором, — он прочно усаживался у телефона и начинал вертеть диск: демонстративно, в шестой раз, уточнял время, назначенное ответственным лицом министерства для встречи с нами, снова заказывал разговор с Усмаским лесничеством, требовал от кого-то гарантий, что машину нам пришлют в срок, бензобак будет полон, а колеса — в порядке.

В конце концов нам удалось убедить работников Министерства лесного хозяйства и лесной промышленности Латвийской ССР, что поездка на остров нам совершенно — ну крайне! — необходима и что от нас все равно не отвяжешься. Нам выписали разрешение на посещение Морицсала. А потом…

Потом, поднявшись чуть свет, надо было несколько часов мчаться в машине, отказывая себе в еде, питье — некогда! — и в удовольствии задержаться на старых, узеньких, кривых улочках в средневековых «музейных» городках Тукумс, Кандава, Сабиле. Несмотря на ветер, холод, дождь, надо было храбро уговаривать перевозчика побыстрее отправляться на его моторной ладье через неспокойные просторы озера…

И вот представьте, что вы ступили на землю Морицсала. С этой минуты главной вашей заботой становится борьба с желанием немедленно броситься в волны и вплавь вернуться на покинутый материк — так свиреп и кровожаден местный комар. Но Рубикон перейден, надо держаться. Тем более, что из чащи навстречу прибывшим уже выходит приветливо улыбающаяся женщина с биноклем — А. Лукша, сторож острова. Да и поторапливает доброхотный экскурсовод — А. Крейслер, юный заместитель начальника Усмаского лесничества.

Десять шагов от берега — и вы погружаетесь в густой, зеленый, влажный сумрак. Вообразите лесные дебри, какие существовали тысячу, а может, и больше тысячи лет назад… Представить это современному человеку, привыкшему к прорубленным, вычищенным, похожим на парки лесам, нелегко. Дубы в несколько обхватов, морщинистые бока которых служат местом обитания и грибов, и лишайников, и насекомых, и всякой другой мелкой лесной живности. Могучие клены, липы, ясени дотянулись лишь до плеч дубов-великанов, но стоят плотно, заслонив кронами остатки неба. Сосны и ели — то низкие, кривые, раскидистые, то темными стрелами пронзающие в вышине лиственный полог. Идет ожесточенная борьба за каждый луч света. А понизу — подлесок, буйные травы, ковер из мха. Заросли папоротника в рост человека.

Мы все оглядываемся по сторонам — не прозевать бы что-нибудь интересное и важное. Точно так же нетерпеливо высматривают что-то между деревьями и другие экскурсанты. В этот день прибыли на остров (уже перед самым нашим отъездом) еще несколько человек. Побродив немного по дебрям у места высадки и осознав, что ладья уплыла и вернется не раньше чем часа через два, они, видно, совсем заскучали. Поэтому наше появление из бурелома было встречено ими с непосредственностью обитателей берега Маклая. Но лишь только страсти улеглись, экскурсанты проявили вполне современную жажду информации.

— Оленя видели? — без обиняков спросил очень дородный мужчина. И у всех его спутников жадно загорелись глаза.

— Нет, не видели, — виновато ответили мы.

— А медведя? — подступил он ближе.

— Да как-то не попадался.

— Ну, а — волка? — жарко дышал толстяк.

— Крупных зверей сейчас на острове нет, — вмешался А. Крейслер. — Они заходят сюда зимой по льду.

— Что же тогда здесь смотреть? — удивился толстяк и недоуменно повел глазами окрест.

И в самом деле — что же здесь смотреть?

Морицсала — остров деревьев-великанов, мир буйного, никем не нарушаемого торжества жизни. Но этот остров — и грандиозное кладбище. Чуть ли не на каждом шагу наталкиваешься на полуистлевшие гигантские стволы. И все же некоторые из них не упали наземь и даже поддерживают — непонятно каким образом — умирающую, но еще могучую крону. Другие же, вполне здоровые на вид лесные богатыри не выстояли, почему-то надломились по-живому и рухнули, искалечив и подмяв под себя своих молодых соседей. И свежая древесина разломившихся стволов представляется в зеленом полумраке белыми намогильными камнями.

Здесь с особенной остротой видишь, как неприветлива и мрачна, дика и неуемно расточительна природа, если к ней не притрагивается умная и добрая рука человека.