Екатерина Гончаренко - По своему обычаю [Формы жизни русского народа]

Пролубник, обязанный очищать по утрам на реке проруби для получения из них воды, водопоя скота и полоскания белья и майны для ловли рыбы, берется с доброй его воли; он бывает из беднейших односельцев. За отправление своих обязанностей он от каждого дома по воскресным дням пользуется подаянием хлеба и шанег в таком количестве, что может безбедно продовольствоваться от одной до другой недели. Трапезники, перевозчики и пролубники ходят для собирания дачи с длинной тростью в одной руке и с корзиной в другой. Под окнами они просто поколачивают в стену палкой и произносят: «Трапезнику!» или «Пролубнику! Перевозчику!»

Общих помочей в Архангельской губернии не бывает, а существуют только помочи по призыву известным хозяином. Когда крестьянин видит, что у него жнива и сенокоса много, а время, между тем, уходит и ему не справиться с работой, не покончить самому, в таком случае он, смотря по количеству работы, приглашает с вечера, большой частью на праздник, особенно если это бывает летом, сколько нужно своих знакомых, всегда из своей же деревни и ближайших с ней. На сенокос приглашают больше мужчин и баб, а на жниву девок и парней. Крестьяне охотно помогают, оставляя свою работу, в той надежде, что и им, если случится нужда в том же, помогут. Помочане поутру рано сходятся в дом хозяина, где для них приготовляется завтрак. После завтрака тотчас же отправляются на работу. Обед приносят на место работы, для сбережения времени. За обедом пьющих угощают пивом и водкой, а кушанья наваливают целые горы. К вечеру, по окончании работы, возвращаются домой с песнями. Дома, если он близко, вымывшись и почище одевшись, идут к хозяину, у которого между тем приготовлены уже столы и кушанье. Во время ужина много пьют пива, водки и от этого бывают очень веселы, а после ужина начинают песни, игры и пляску на всю ночь, если она светла и тепла. Помочь бывает и тогда, когда крестьянин желает сбить печь из глины. Участвующим в работе хозяин выставляет ряженое количество вина. Бывает и то в Пинежском уезде, что крестьянин, имеющий у себя много сенокосов, уговаривается с другим, у которого его недостает, помочь последнему убрать сено. В таком случае все снятое сено делится пополам. В Золотице приглашают девушек на избомытье и за это дарят их калачами, по мотушке калачей на девку, кроме домашнего угощения.

Складчины бывают в здешней губернии во время так называемых канунов и при составлении вечеринок. Складчины устраиваются также на покупку бочки трески, палтусины и сельдей, на варение к праздникам пива и на покупку водки. Кануны называются также богомольями и поварками. В Пинежском уезде они празднуются отдельно в каждом селении в какой-либо из важнейших праздников, в Шенкурском уезде каждая отдельная деревня, иногда по две и по три деревни одного и того же селения, имеет свои особенные кануны. В Тулгасе кануны празднуются отдельно каждыми 15 ревизскими душами. Кануны совершаются всей упомянутой общиной в чьем-либо доме, назначаемом по очереди или добровольно уступаемом хозяином. В такой дом приносятся материалы для пива и еды со всей деревни и из складчины варится пиво. В Тулгасском приходе солод для пива собирается со всего селения, а хлеб и другие съестные принадлежности от 15 душ. Вечеринки в Пинежском уезде по большей части собирают молодые ребята; они нанимают квартиру для вечеров и покупают свечи и «дисерт». Деньги для этого по большей части собираются посредством складчин, по пять или десять копеек с парня; иногда же вечеринки устраиваются на счет одного какого-либо молодца. Десерт состоит из калачей, пряников и орехов; он разделяется между парнями, и каждый берет свою часть в карман для подарка девушкам.

На границе с Норвегией, на реке Печенге, среди безлюдной местности есть церковь Сретения Господня, называемая монастырем, в память некогда существовавшего там Печенегского монастыря. Обитающие в тамошних тундрах кочевые лопари имеют обыкновение делать, преимущественно в день Сретения Господня, когда сюда приезжают богомольцы из поморья и составляется даже нечто вроде ярмарки, разные приношения в пользу церкви: оленей, оленье мясо, рыбу, меха, разные хозяйственные вещи и проч. — одним словом, все, кроме денег. Все приношения принимаются церковным старостой, который тут же продает их за деньги богомольцам и лопарям. Весьма замечателен способ продажи этих приношений. Покупатель, выбрав нужную себе вещь, сам назначает ей произвольную цену, которую и уплачивает заведующему продажами старосте. Разумеется, по пословице — своя рубашка ближе к телу, покупатели большей частью дают самые ничтожные цены. Редкий в припадке особенной набожной щедрости даст настоящую цену, и как бы ни была предложенная цена мала, церковный староста принимает ее без всякого возражения. Это делается на том основании, что все приношения, по усердию жертвователей, делаются святому Трифону, следовательно, он и продает их сам, а староста есть только исполнитель его воли. Приношения эти добровольные, точно так же, как назначаемые покупщиками цены тоже есть добровольные приношения, которые каждый назначает по своему состоянию; если же кто, имея средства, с намерением дает малую цену, тот будет наказан святым Трифоном.

Артельные обычаи на Новой Земле соблюдаются строго, свято и ненарушимо. Вот что пишет об этом известный академик Бер: «Во время посещения мной Новой Земли для изучения тамошних произведений, я был поражен строгостью, с коей промышленники следуют правилам, введенным обычаем. Эти правила исполняются точнее, чем писаные законы во всех государствах. Всеобщее в русском народе обыкновение устраивать артель, в коей меня удивила власть хозяина, ибо хотя прежде плавания все промышленники равны ему и делаются опять равны по возвращении с промысла, но в течение трех месяцев, проведенных мною в море, я не видал ни одного случая неповиновения воле хозяина нашего судна и даже не слышал малейшего противоречия. Хозяин же этот был притом только половинщиком. Другой участник находился также с нами, но начальство предоставлено было первому, как более опытному моряку, и потому товарищ его вовсе не вмешивался в распоряжения, а, напротив того, удалялся всякий раз, когда требовалось решиться на что-нибудь важное. Когда несколько судов сходится на одной бухте, они никогда не мешают друг другу в промысле. Хозяин последнеприбывшего судна немедленно по положении якоря объявляет, желает ли он составить одну артель с прочими и сколько человек отправит на промысел; ибо добыча делится поголовно или остается отдельною артелью. В первом случае хозяева составляют общий план промысла, а в последнем сговариваются, коим образом отправить своих людей по различным заливам. Никто один другого не обманывает ложными вестями, но каждый поступает честно, ибо неизвестный за честного не в состоянии составить артели и не может быть принят в нее. Я никогда не слыхал, чтобы на Новой Земле в похвалу кого-либо называли добрым, как бывает часто в России, но всегда честным. Наш хозяин вступил в артель с двумя другими. Я купил у них часть добычи, (поскольку) лов был вообще неудачен, то последнепойманные звери продавались по весьма высокой цене. Так, например, за морского зайца назначено было 40 рублей. Я согласился дать эту цену, но с тем, чтобы мой хозяин и люди его получили 20 рублей. А другие два судна по 10 рублей, потому что наши люди поработали больше. Но он тотчас же возразил мне, что это сделать совершенно невозможно, ибо они уговорились быть в одной артели, а сделанный здесь уговор должен исполняться без исключений. Мы видели на Новой Земле мышей, но долго не могли поймать. Тогда я обещал 15-летнему сыну хозяина один рубль серебром за первую мышь, которую он мне принесет, 50 копеек серебром за вторую и по рублю медью за следующих. Вскоре Александр Афанасьевич принес мне мышь; но, отведя в сторону, убеждал со стесненным сердцем, что, если бы я точно хотел дать ему деньги, не говорить о том отцу, потому что и он состоит в артели. Я возражал ему, что ловля мышей, конечно, не относится к их промыслу и что хотя морские звери, и птицы, и самые перья идут в дележ, но что за мышей с Новой Земли, конечно, с сотворения мира никто еще не давал копейки. Я говорил это с полным убеждением. „Это все так, — отвечал он, — но отец не дозволит мне оставить себе деньги“. Получив деньги, честный мальчик не выдержал до вечера и рассказал отцу о полученном рубле. „Этот рубль принадлежит артели, — сказал отец, — и должен быть разделен так же, как и те, которые еще получишь“. После он считал в Архангельске в числе добычи от промысла и пойманных мышей. Хозяин наш получил притом немного прибыли, ибо лов не был изобилен в этот год. Не менее удивила меня в этой стране всеобщая безопасность и неприкосновенность собственности при совершенном отсутствии полиции и правителей. Избы, в коих укрываются временные жители Новой Земли, не имеют замков. Обыкновение это имеет, по-видимому, силу закона. Но из такой избы никогда и ничто не пропадало, а если б вся артель вымерла, то и тогда наследники получили бы следующее им. Я сам видел избу, коей все жители померли от цинги. Это было известно, и многие промышленники входили в нее, но вещи лежали там в том же порядке, как их оставили хозяева, только сих последних уже не было. Вещи состояли в мехах, которые в той стране равноценны деньгам; сверх того там был сундук с мелкими вещами и вместо замка с надписью: „Этот сундук принадлежит работнику Нестору“. В конце лета отправились бывшие там промышленники в избу, чтобы вместе пересчитать все, что в ней оставалось, и доставить наследникам. На вопрос, отчего происходит на Новой Земле такая верность собственности? — получаешь один ответ: здесь не украдут. Но закон обычая, препятствующий красть, простирается там еще далее. Если убитого зверя, по отдаленности от избы, неудобно тотчас же отнести домой, то промышленник втыкает возле него палку, это и служит доказательством, что зверь кому-то принадлежит, что он оставлен с умыслом и потому неприкосновенен. Я сам видел лодку, привязанную на том самом месте, где за три года пред тем оставил ее штурман Пахтусов, который не мог взять ее с собой, потому что его судно расколотило льдом, следовательно, он бросил ее; но так как стоял еще шест, к которому лодка была привязана, то никто и не смел взять ее. Вещь с подобным знаком считается неприкосновенною. Как-то на берегах Лапландии я нашел лодку с сетями и разными рыболовными орудиями и возле — наклонно воткнутое весло. Я хотел было опереться на него, как вдруг несколько промышленников бросились ко мне и просили не трогать весла, потому что это грех. Только впоследствии объяснили мне эти слова и уверяли, что если б я оставил на Новой Земле часы, воткнув возле них палку, то их, конечно, никто бы не тронул. Неудивительно посему, что такие обычаи имеют там силу закона при спасении погибающих и погребении умерших. Например, кто найдет умершего, тот должен немедленно похоронить его, хотя бы терял чрез это благоприятное время для промыслов. Обыкновение сие достойно полного уважения в стране, где все удобное для промысла время не продолжается долее шести недель, из числа коих половиной нельзя пользоваться по причине дурной погоды. Таким образом, едва выдаются 20 дней, в течение коих можно добывать на целый год пропитание для многих семейств. Тот самый промышленник, о честности коего говорил, за три года перед моим приездом сопровождал казенного штурмана Пахтусова в плавании далеко на севере от Новой Земли. Несколько больших льдин, сопровождаемых туманом, разделили их. Когда туман рассеялся, промышленник был в большом беспокойстве, ибо не видел более судна Пахтусова, и хотя он не был связан со штурманом никаким условием, но пошел искать его и, наконец, нашел на небольшом острове. Судно Пахтусова было расколочено льдами. Люди спаслись на льдине и могли взять с собою только небольшое количество съестных припасов и небольшую лодку. Льдина пристала к острову, но до Новой Земли они не могли добраться. Радостно принял их промышленник к себе и разделил с ними съестные припасы свои. Пахтусов, желая воспользоваться остатком лета, просил Еремина уступить ему судно его со всем экипажем за 2000 рублей ассигнациями. Еремин согласился, и в начале зимы Пахтусов возвратился в Архангельск, где вскоре умер. Тогда Еремин обратился с просьбой к начальству о выдаче ему 2000 рублей. Его спросили, было ли заключено им с Пахтусовым письменное условие? Он с гордостью отвечал, что не подумал об этом, когда, найдя Пахтусова на пустынном острове, принял к себе его и всех людей с ним, кормил их, служил им и лишился добычи от целого летнего промысла, что, впрочем, многие из них живы и находятся в Петербурге и Архангельске. Еремину отказали по закону, что претензии на казне должны быть подтверждаемы бесспорными доказательствами. Впоследствии, по новому представлению, что казенные люди могут погибать, прежде чем промышленники на Новой Земле выучат законы, и что тамошние обычаи не дозволяют им лгать, Еремину велено было выдать деньги, но не в виде должного, а как награду. Посему из помянутых 2000 рублей 10 % были вычтены в пользу инвалидов, а он получил только 1800. Постигая, что долг к ближнему мог обязать его к пожертвованию целым летним промыслом для спасения погибающего, он никак не мог понять, за что он и другие промышленники должны пожертвовать эти 200 рублей, принадлежащие им.