Екатерина Гончаренко - По своему обычаю [Формы жизни русского народа]

Изучая влияние природы страны на человека, мы иногда пытаемся в заключение уяснить себе, как она должна была настраивать древнее население, и при этом нередко сравниваем нашу страну по ее народно-психологическому действию с Западной Европой. Этот предмет очень любопытен, но не свободен от серьезных научных опасностей. Стараясь проникнуть в таинственный процесс, каким древний человек воспринимал впечатления окружавшей его природы, мы вообще расположены переносить на него наши собственные ощущения. Припоминая, как мы с высоты нижегородского кремля любовались видом двигавшегося перед нашими глазами могучего потока и перспективой равнинной заволжской дали, мы готовы думать, что и древние основатели Нижнего, русские люди XIII века, выбирая опорный пункт для борьбы с мордвой и другими поволжскими инородцами, тоже давали себе досуг постоять перед этим ландшафтом и, между прочим, под его обаянием решили основать укрепленный город при слиянии Оки с Волгой. Но очень может статься, что древнему человеку было не до эстетики, не до перспективы. Теперь путник с Восточноевропейской равнины, впервые проезжая по Западной Европе, поражается разнообразием видов, резкостью очертаний, к чему он не привык дома. Из Ломбардии, так напоминающей ему родину своим рельефом, он через несколько часов попадает в Швейцарию, где уже другая поверхность, совсем ему не привычная. Все, что он видит вокруг себя на Западе, настойчиво навязывает ему впечатление границы, предела, точной определенности, строгой отчетливости и ежеминутного, повсеместного присутствия человека с внушительными признаками его упорного и продолжительного труда. Внимание путника непрерывно занято, крайне возбуждено. Он припоминает однообразие родного тульского или орловского вида ранней весной: он видит ровные пустынные поля, которые как будто горбятся на горизонте, подобно морю, с редкими перелесками и черной дорогой по окраине — и эта картина провожает его с севера на юг из губернии в губернию, точно одно и то же место движется вместе с ним сотни верст. Все отличается мягкостью, неуловимостью очертаний, нечувствительностью переходов, скромностью, даже робостью тонов и красок, все оставляет неопределенное, спокойно-неясное впечатление. Жилья не видно на обширных пространствах, никакого звука не слышно кругом — и наблюдателем овладевает жуткое чувство невозмутимого покоя, беспробудного сна и пустынности, одиночества, располагающее к беспредметному унылому раздумью без ясной, отчетливой мысли. Но разве это чувство — историческое наблюдение над древним человеком, над его отношением к окружающей природе? Это — одно из двух: или впечатление общего культурного состояния народа, насколько оно отражается в наружности его страны, или же привычка современного наблюдателя перелагать географические наблюдения на свои душевные настроения, а эти последние ретроспективно превращать в нравственные состояния, возбуждавшие или расслаблявшие энергию давно минувших поколений.

Другое дело — вид людских жилищ: здесь меньше субъективного и больше исторически уловимого, чем во впечатлениях, воспринимаемых от внешней природы. Жилища строятся не только по средствам, но и по вкусам строителей, по их господствующему настроению. Но формы, раз установившиеся по условиям времени, обыкновенно переживают их в силу косности, свойственной вкусам не меньше, чем прочим расположениям человеческой души. Крестьянские поселки по Волге и во многих других местах Европейской России доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно на путешественника с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые. В этом сказались продолжительная переселенческая бродячеств прежних времен и хронические пожары — обстоятельства, которые из поколения в поколение воспитывали пренебрежительное равнодушие к домашнему благоустройству, к Удобствам в житейской обстановке.

Рассматривая влияние природы на человека, надобно видеть и действие человека на природу: в этом действии также обнаруживаются некоторые особенности последней. Культурная обработка природы человеком для удовлетворения его потребностей имеет свои пределы и требует известной осмотрительности: увеличивая и регулируя энергию физических сил, нельзя истощать их и выводить из равновесия, нарушая их естественное соотношение.

Источник : Ключевский, В. О. «Курс русской истории».

Крестьянская (сельская, земельная) община — замкнутая, имеющая собственное самоуправление, сословно-общественная и хозяйственная организация крестьянства, объединенная частично общественным характером производства и владения земельной собственностью. В народной лексике крестьянская община называлась опчество или мир.

Первые прямые свидетельства о существовании земельной общины у восточных славян относятся ко времени Древней Руси, но можно, безусловно, проецировать ее существование на более ранний догосударственный период. Первоначально, вероятно, она имела родовой характер, т. е. состояла из семей, принадлежащих одному роду. В Древней Руси община носила название верви, поскольку веревкой измерялись участки пахотной земли при ее разделе, а он производился периодически среди семей, входивших в вервь. Древнерусская земледельческая община была, видимо, уже соседского типа — входившие в нее семьи не обязательно были связаны родством.

До XVI века община на Руси была автаркичной, другими словами, в значительной степени самостоятельной организацией. Феодальное государство стремилось превратить ее органы власти в придаток своей администрации, главным образом возложением на них раскладки и сбора податей. Во внутренние дела общины государство в тот период вмешивалось мало. Община была включена в общую политико-правовую систему государства, но сохраняла самоуправление, а члены ее руководствовались нормами обычного права.

Община обычно охватывала жителей одной деревни, там, где селения были малодворны, например, на Севере община включала жителей близлежащих деревень, при крепостном праве в селении крестьяне каждого помещика образовывали свою общину.

«Община» — от слова «общее», а общего у «мира» было много в хозяйственной, фискальной, бытовой, культовой и других сферах. Во внутренней жизни главной прерогативой общины были вопросы землепользования, владение мирским имуществом, раскладка повинностей, надзор за бытовым укладом внутриобщинной жизни, организация совместных работ и празднеств. Вплоть до начала XX века отношения в этих сферах осуществлялись на основе норм обычного права, и только потом стали подвергаться влиянию государственного законодательства.