Вадим Каргалов - Народ-богатырь

О разгроме двух других укрепленных городков летописцы сообщали очень кратко: хан Батый «пришел к Каменцу и Изяславлю, взял их». Другие два города — Кременец и Данилов — выстояли, отбили все приступы завоевателей, и хан Батый, «видя град Кременец и Данилов, что невозможно взять ему, и отошел от них». Но эта частная неудача не могла, конечно, задержать завоевателей. Монголо-татарские полчища рвались к Владимиру-Волынскому.

Заложенный еще в конце X — начале XI столетия, Владимир-Волынский был богатым и сильно укрепленным городом, с мощными стенами и башнями. Тем не менее монголо-татарам удалось взять его штурмом после короткой осады. «И не было во Владимире никого, кто бы остался жив», — печально отметил летописец. Археологические раскопки обнаружили места массовых казней горожан: близ древних владимирских церквей — Апостольщины, Михайловца, Спащины, Стара-Кафедры и других — в слое угля и пепла в беспорядке лежали человеческие скелеты с разрубленными костями, с черепами, пробитыми большими железными гвоздями. Страшному разгрому подверглись и другие города Волынской земли. Только сильно укрепленный город Холм сумел отбить все приступы завоевателей.

Двигаясь основными силами на Владимир-Волынский, Батый выделил часть войска для опустошения Галицкой земли. Монголо-татарские отряды шли к Днестру и Пруту, к Галичу, к Бужску и Звенигороду-Львовскому. Везде, где они проходили, археологи обнаружили запустевшие города и села, погребенные под слоем пепла. Многие из поселений, погибших во время нашествия Батыя, больше не восстанавливались. К сожалению, сведений об этом этапе нашествия почти не сохранилось. Только об осаде монголо-татарами Звенигорода (неподалеку от нынешнего Львова) имеется интересное историческое предание, записанное со слов местных жителей. Согласно этому преданию, Звенигород, окруженный со всех сторон непроходимыми болотами, осадило бесчисленное татарское войско. Первый удар, направленный на южные ворота города, был отбит. Защитники Звенигорода яростно оборонялись. В городе было достаточно воды, а из окрестных лесов звенигородцы получали хлеб и помощь людьми. Только предательство помогло татарам проникнуть за городские стены. Весь день на улицах шел бой. К вечеру уцелевшие в сече горожане заперлись в детинце, а на следующий день попытались прорваться через болота к покрытым лесами Плиховским высотам. Но лишь немногим из них удалось уйти в лес и унести на руках раненого в бою князя. Остальные жители Звенигорода погибли или были уведены в плен. Монголо-татары сожгли город и разрушили укрепления детинца.

Конечным пунктом, где монголо-татарские отряды соединились после опустошения Юго-Западной Руси, был, вероятно, Галич-на-Лукве. По сообщению Рашид-ад-Дина, этот город монгольские ханы осаждали уже сообща и взяли после трехдневного штурма. Галич был буквально стерт с лица земли. После ухода монголо-татар галицкий князь не остался в своей столице и вместе со своим «двором» переселился в город Холм, который стал новой столицей княжества.

Весной 1241 г. монголо-татарское войско, значительно ослабленное боями на укрепленных линиях и под стенами городов Южной Руси, пересекло русскую границу и вторглось в Польшу, Чехию, Венгрию, Хорватию. Нашествие Батыя на русские земли закончилось. Впереди было бесславное возвращение завоевателей обратно на Волгу и двухвековое иноземное иго.

Батыево нашествие, которое сопровождалось опустошением огромных территорий и неисчислимыми человеческими жертвами, оставило глубокий след в памяти народной. Эти события нашли отражение в сложенных народом былинах, песнях, сказаниях, пословицах. То было время страшного народного бедствия и одновременно эпоха героических подвигов в борьбе за независимость Родины.

Княжеские и церковные летописцы, довольно подробно описавшие нашествие Батыя, почти ничего не говорили о роли народных масс в борьбе с завоевателями. Сопротивление монголо-татарам тенденциозно представлялось ими исключительно как дело князей, «святых мучеников» и «страдальцев», а также духовенства, которое своими молитвами обеспечивало «божью помощь». Новгород, например, по мнению летописца, спасли не героическое сопротивление городов и ратей Владимиро-Суздальской земли, не героизм осажденных горожан Торжка, надолго задержавших монгольское войско, а именно молитвы духовенства: «Новгород же заступил бог и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и святых правоверных архиепископов молитва!» Это вполне объяснимая тенденция летописцев: летописные своды составлялись обычно при княжеских дворах и в монастырях, и их составители попросту выполняли волю своих хозяев. Однако если внимательно проанализировать даже эти летописные тексты, роль правящей феодальной верхушки в обороне страны предстает несколько в ином свете.

Феодалы, занятые междоусобными распрями, оказались не в состоянии объединить и возглавить народные массы для отпора внешнему врагу. Даже после разгрома монголо-татарами Волжской Булгарии, который был прямым предупреждением о готовившемся нападении, князья Северо-Восточной Руси не предприняли никаких попыток объединиться для обороны. Поэтому монголо-татарские завоеватели имели перед собой не общерусское войско, а разрозненные дружины и ополчения отдельных феодальных княжеств и городов. Ни один из князей, в том числе и великий князь Юрий Всеволодович, не пришел на помощь Рязани. В результате храбрые рязанские дружины погибли в неравном бою «у пределов Рязанских». Открылась дорога завоевателям в глубь русских земель. В свою очередь, когда наскоро собранные владимирские полки были разбиты под Коломной, а сам великий князь уехал в глухие заволжские леса собирать новое войско, другие князья явно не торопились к нему на помощь. Даже во время самого нашествия не прекращались усобицы. В 1239 г., между записями о разгроме монголо-татарами Переяславля и Чернигова, летописец спокойно повествовал о том, что князь Ярослав «взял град Каменец и княгиню Михайлову со множеством пленных привел в свои волости»!

Не лучше показали себя в годину тяжких испытаний и духовные феодалы — митрополит и многие епископы. Как правило, они бросали свою паству на произвол судьбы и бежали при приближении врага в безопасные места. Пример подал глава русской церкви митрополит Иосиф, грек по национальности: он исчез накануне нашествия и больше на Руси не появлялся. Бежал неизвестно куда при приближении монголо-татарского войска и рязанский епископ. Летописец сообщил об этом факте очень туманно: «А епископа уберег бог, отъехал прочь в тот год, когда рать Батыя оступила град». А вот где спасался от опасности ростовский епископ Кирилл, нам известно. Летописец сообщил, что он «избыл татар на Белоозере», в далеком северном городе, защищенном непроходимыми лесами. Даже когда совсем неподалеку, на реке Сити, стало собираться великокняжеское войско, епископ Кирилл не приехал в лагерь, чтобы напутствовать его на бой, и появился на поле битвы только после отхода монголо-татар, чтобы похоронить павшего Юрия Всеволодовича. Остались в живых после Батыева погрома также епископы галицкий и перемышльский, хотя их города были разрушены до основания. Черниговский епископ Порфирий, правда, остался в городе во время осады, но тоже не пострадал. По сообщению летописца, завоеватели увели его с собой, а затем с миром «отпустили в Глухове», небольшом городке на Сейме. Даже историк православной церкви Е. Е. Голубинский, которого трудно заподозрить в недоброжелательном отношении к духовенству, вынужден был признать, что «летописи не дают нам права сказать, что епископы наши оказались на высоте своего призвания».