Екатерина Гончаренко - Гиль [Из истории низового сопротивления в России]

18 сентября изменили правительству «атемарцы» и сдали город разницам. 19 сдались жители Инсара и Саранска. Симбирский и соседние уезды охватила Крестьянская война.

Сражение, решившее судьбу восстания, произошло 15 сентября, когда обе стороны еще были не вполне готовы к нему. К городу по требованию и военачальников, защищавших Симбирск, и самого правительства двигались войска; Разин не мог откладывать решительное сражение. 10 сентября он повел свое войско на приступ Симбирской крепости, где засел со стрельцами воевода Милославский; «из города ево (Разина) побили». Пришлось отступить и потратить на отдых и новые сборы три дня, после чего на приступ пошли ночью: Разин «велел всякому нести дрова и зажигать город». Однако было и «на том де приступе безмерно воров многих побито». Но Разин, понимая значение взятия Симбирска — этих ворот на Русь, проявлял упорство и, «опустя немногие дни, велел валить вал от казанские стороны сажень на 4 в длину». Это было огромное сооружение «близко з городом наровень»; Разин распорядился снова вооружиться дровами и «метать через вал, меж валу и городовые стены». Картина была зловещая; огонь поднимался выше стены, дым окутал город, Милославский распорядился, чтобы «в которых местех огонь был высок, и из города де завесили парусами и заливали водою». Перед нами картина средневекового боя. В это время к Милославскому подошли подкрепления; и снова на приступе у Разина «много людей пропало»; тяжело был ранен сам атаман на поле боя; в беспорядке его войско стало отходить. Бежали к стругам, ранили друг друга, стремясь попасть на них («за суды кололись»), бежавших добивали «государевы ратные люди», а которые разницы «метались в струги, и те все от тяжести потон».

Из расспросных речей некоего Андрюшки, бежавшего из Симбирска и оказавшегося в гребцах струга, на котором был Разин, видно, что сопровождавшие атамана донские казаки (около 40 человек), не сломленные неудачей, говорили, что «на весну де пойдут они» снова, вот только не знают, «где им зимовать». Казаки доставили Разина в Кагальник, затем он перебрался подальше от домовитых казаков на устье Медведицы, чтобы весной поднять 4000 калмыков и «быть с колмыки в Танбов». Уверенные речи поправлявшегося Разина доходили до местных воевод, а через них до Москвы, что нашло отражение в царской грамоте о подавлении восстания: Разин, живя в Кагальнике, «нимало не помышлял» отказаться от борьбы с угнетателями народа, «писал вновь в Астарахань, чтоб к весне готовились прежнею итить рекою вверх, а он с ними готов». Сборы вверх, а не на море означали, что Разин думал не о богатой добыче, а о трудной борьбе с народными «кровопивцами». Сборы не осуществились, домовитые казаки выдали Разина на страшнейшие муки в московских застенках, затем на Красной площади (по другим данным — на Болотной) Разин был казнен.

Разин умер, преследуемые казаки ушли на Дон. Голытьба шла туда, где в это время вспыхивали крестьянские восстания под теми же лозунгами, что и движение Разина. Это отмечали даже иностранцы. «Повсюду обещал он народу вольность и избавление от ига (так он именовал сие) бояр и дворян, которые, как говорил он (Разин), держат страну под гнетом», — пишет неизвестный иностранный автор сочинения под названием «Сообщение касательно подробностей мятежа…» И дальше автор приводит знаменательные слова об отношении к вождю «мятежа» в самой Москве, где «люди открыто восхваляли Стеньку, полагая, что ищет он общего блага и свободы для народа». И «народ», не только сопровождавший его и с верой подчинявшийся ему, но и никогда не видевший его, хранил к нему то же отношение. Тот же автор приводит любопытный факт: «Человек один, уже в летах, будучи спрошен, что надобно делать, ежели Стенька подступит к стенам города Москвы, ответствовал, что надобно выйти ему навстречу с хлебом-солью, а это, — замечает иностранец, — как известно, является в России знаком дружелюбия и приязни».

Раскол — одно из важнейших событий в истории России. Преследования со стороны властей сторонников старого обряда вызвали множества форм протеста: от открытого противостояния и массовых самосожжений до создания максимально изолированных старообрядческих общин, отвергающих не только новую церковную власть, но государство в принципе. Старообрядчество в том или ином виде не раз еще проявит себя в различных исторических потрясениях, включая пугачевское восстание и революцию 1917 года.

Источник: С. А. Зеньковский «Русское старообрядчество».

В результате раскола русской церкви сторонники старого обряда оказались в оппозиции к церковным и светским властям. Главные идеологи старообрядчества — протопоп Аввакум, священник Лазарь, диакон Феодор, соловецкий инок Епифаний — были сосланы и помещены в заточение в Пустозерске.

Зима 1669–1670 годов была очень неспокойной. На Дону волновались голутвенные казаки, которые готовились к большой войне против московского правительства. Дела в Малороссии принимали все более сложный характер, и на ее границах под главенством Дорошенко сосредоточивались большие силы крымских татар и запорожских казаков, занявших недружелюбную России позицию. Переговоры с Польшей и Швецией о вечном мире, который уже давно должен был быть заключен, бесконечно затягивались. Немудрено, что подобные условия подсказали московскому правительству мысль о необходимости навести порядок внутри самой столицы и показать свою решимость в отношении все еще не смирявшихся церковных мятежников. Письма, челобитные и трактаты, которые посылали из Пустозерска тамошние узники, затягивавшаяся блокада Соловецкой обители и наконец страстная пропаганда Авраамия, проповедовавшего, что все власти попали под влияние Антихриста, показывали, что активность церковной оппозиции делается все более и более опасной для спокойствия страны.

Первой жертвой этой новой «чистки» стал апокалиптический проповедник Авраамий. При аресте в ночь с 13 на 14 февраля 1670 г. у этого юродивого поэта и агитатора нашлись писания игумена Феоктиста, игумена Антония и Неронова и недавно полученные из Пустозерска письма Аввакума и Феодора. Для пресечения сношений пустозерского центра с Москвой и особенно с начавшим волноваться Доном на Север для соответствующих увещеваний и наказаний был послан стрелецкий полуголова Иван Елагин. Прибыв в Пустозерск, стрелецкий полуголова потребовал, чтобы все четыре ссыльных приняли трехперстное крестное знамение, новый символ веры и другие обрядовые новшества. Не сдавшиеся на увещевания собора пустозерцы, конечно, не реагировали и на аргументы и угрозы Елагина. Тогда Елагин «взял из тюрьми протопопа Аввакума, попа Лазаря, дьякона Федора и старца Епифания и шли они до уреченного места на посечение, где плаха лежит и мучительная вся готова, и палачь готовитца для поселения их. Они же никако не унывше, вкупе народ благословляли и прощались, светлым лицом, веселы в своем благочестии непоколебимо стояли и за отеческое предание смерть приимали, а к народам говорили: не прельщайтесь Никоновым учением! За истину страждем и умираем!» Но на этот раз им еще не пришлось умереть. Аввакум был снова пощажен, а Епифанию, Лазарю и Феодору полуголова приказал «за их речи языки резать, а за крест руки сечь».