Виктор Воронин - Крестный путь Петра Столыпина

Бог поможет мне, надеюсь выйти и из этого затруднения». (3 июля 1905 год.)

«Грустно всё это ужасно. Думаю завтра сказать, открывая земское собрание, откровенное слово, теперь не время молчать. Но, вероятно, не успею подготовиться, так как весь день и вечер тормошат по неотложным делам и телеграммы о беспорядках и поджогах с разных сторон губернии». (14 июля 1905 год.)

«…из толпы стреляли в казаков, ранили двух лошадей и прочее известное Тебе из газет. В Саратове магазины заперты, на улицах патрули». (15 октября 1905 год.)

«Дела идут плохо. Сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, почти раздетыми помещиками. На такое громадное пространство губернии войск мало и они прибывают медленно. Пугачёвщина! В городе всё спокойно, я теперь безопаснее, чем когда-либо, т. к. чувствую, что на мне всё держится (Столыпин это отмечает явно не с радостью, просто констатирует факт. – Авт.) и что, если меня тронут, возобновится удвоенный погром.

В уезд выеду, конечно, только с войсками, – теперь иначе нет смысла.

До чего мы дошли. Убытки – десятки миллионов. Сгорели Зубриловка, Хованщина и масса исторических усадеб.

Шайки вполне организованы». (28 октября 1905 год.)

«Напрягаю все силы моей памяти и разума, чтобы всё сделать для удержания мятежа, охватившего всю почти губернию. Всё жгут, грабят, помещики посажены, некоторые] в арестантские, мятежниками, стреляют, бросают какие-то бомбы. Крестьяне кое-где сами возмущаются и сегодня в одном селе перерезали 40 агитаторов.

Приходится солдатам стрелять, хотя редко, но я должен это делать, чтобы остановить течение. Войск совсем мало. Господи, помоги!

В уезд не могу ехать, т. к. все нити в моих руках и выпустить их не могу». (29 октября 1905 год.)

«Околоточные дежурят и ночью. И вся работа бесплодна. Пугачёвщина растёт – всё жгут, уничтожают, а теперь уже и убивают. Во главе шаек лица, переодетые в мундиры с орденами. Войск совсем мало, и я их так мучаю, что они скоро все слягут. Всю ночь говорим по аппарату телеграфному с разными станциями и рассылаем пулемёты. Сегодня послал в Ртищево 2 пушки. Слава Богу, охраняем ещё железнод[орожный] путь. Приезжает от Государя ген[ерал]-ад[ъютант] Сахаров. Но чем он нам поможет, когда нужны войска – до их прихода, если придут, всё будет уничтожено… Малочисленные казаки зарубают крестьян, но это не отрезвляет. Я, к сожалению, не могу выехать из города, так как все нити в моих руках». (30 октября 1905 год.)

Особо отметим замечание Столыпина о том, что терроризированы не только помещики, но и крестьяне, не желавшие участвовать в насилии. Понимание неоднородности деревни и наличия в ней элементов, которые станут надёжной опорой власти при разрушении общины, были в скором будущем положены в основу столыпинских реформ. Аграрные беспорядки в губернии ещё раз подтвердили его убеждение, что крестьянская община является не основой монархии, а главным тормозом развития государства и объективно способствует дальнейшему революционизированию и маргинализации крестьянства.

Не менее важно для понимания будущего столыпинского курса то, что Пётр Аркадьевич ещё в Саратове подчёркивал готовность сотрудничать со всеми конструктивными (или могущими быть таковыми) силами общества. В дальнейшем подобный настрой помог ему привлечь на свою сторону значительную часть ранее оппозиционной либеральной общественности. Столыпин был известен как сторонник самых решительных действий при пресечении революционных беспорядков, но одновременно отмечал, что «надо очень считаться с общественным настроением – в начале революций надо, наравне с твёрдостью, уметь вселить доверие всех слоёв, не перешедших ещё открыто на сторону противников правительства».

И это было отнюдь не проявлением слабости. Когда было необходимо, Столыпин проявлял крайнюю жёсткость, не обращая внимания, какое впечатление это произведёт в обществе или на газетную истерику. Например, характерны его действия, описанные министру внутренних дел в телеграмме от 16 октября 1906 года: «Сегодня [в] загородной роще близ товарной станции собралась толпа рабочих и интеллигентов до трёх тысяч человек, между которыми вооружённые ружьями, револьверами, кольями и кистенями.

Решено было двинуться на город для вооружённой демонстрации и [с] песнями революционного содержания. Произведён выстрел по направлению приближавшегося железнодорожного жандарма. Были ещё выстрелы [в] воздух. Все пути [в] город заграждены были заблаговременно размещёнными [в] нескольких пунктах войсками. Увидя войска, демонстранты решили отложить демонстрацию на завтра. Сегодня вечером прибыли из Пензы два батальона, завтра у меня достаточно силы, чтобы дать охрану всем фабрикам и заводам, желающим начать работу. Депутация городских и земских гласных обратилась ко мне с просьбой не прибегать к силе, считая демонстрацию безвредной. Ответил, что приму самые крайние меры, но никакого шествия и демонстрации не допущу».

Столыпин знал, что если не будет применять силу (что, в свою очередь, влекло за собой неизбежные жертвы), тогда прольётся гораздо больше крови, в том числе ни в чём не повинных мирных обывателей. И здесь ему очень помогала глубокая вера, благодаря которой он сумел перенести самые тяжёлые испытания. У Столыпина были все основания написать следующие, проникнутые православным духом, строки: «Я совершенно спокоен, уповаю на Бога, который нас никогда не оставлял. Я думаю, что проливаемая кровь не падёт на меня».

А пролить крови Столыпину пришлось ещё немало… 26 апреля 1906 года он, совершенно неожиданно для всех, становится министром внутренних дел Российской империи.

Назначение состоялось следующим образом. 25 апреля 1906 года вместе с председателем Совета министров Иваном Логгиновичем Горемыкиным Столыпин находился на царской аудиенции, в ходе которой рассказал о подавлении беспорядков в губернии. На следующий день Столыпина вызвали к императору, и ему было предложено занять пост министра внутренних дел. Совершенно не ожидавший подобного предложения, он попытался отказаться, но Николай II просто приказал (ниже приведены подробности разговора в изложении самого Столыпина). Разумеется, после этого Пётр Аркадьевич возражать не мог.

Своё назначение он принял с чувством, близким к обречённости, видя, в каком катастрофическом состоянии находится страна, и не веря, что в человеческих силах что-либо изменить. Единственная надежда Столыпина была на Бога, о чём новоназначенный министр внутренних дел не стеснялся говорить прямо. Непосредственно 26 апреля он писал не только о надежде исключительно на Божью помощь, но и о том, что планирует пробыть министром не более трёх-четырёх месяцев (что вновь опровергает обвинения недоброжелателей в том, что Столыпин был, прежде всего, честолюбивым карьеристом): «Я министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясённой, представляющей из себя шестую часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что он поддержит, вразумит меня. Господи, помоги мне.