Игорь Зимин - Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью.

После проведения всего вышеперечисленного комплекса мероприятий родившийся в императорской семье ребенок обретал все права и обязанности члена императорской фамилии.

Педиатрия как направление в медицине сформировалась во второй половине XIX в. До этого лечением детских болезней занимались в лучшем случае акушеры или повивальные бабки, которые обязательно находились некоторое время при младенцах. До появления педиатров среди врачей был широко распространен взгляд на детей, как на «маленьких взрослых», поэтому их лечили без учета специфики детского организма.

Лечением царственных младенцев в XVI–XVII вв. преимущественно занимались «бабки и няньки», обслуживавшие детскую половину царского дворца в Московском Кремле. В основе их лечения лежал эмпирический опыт народной медицины. Следует подчеркнуть, что в это время педиатрия не входила в сферу ведения научной медицины. При этом многие из детей российских царей страдали различными инфекционными заболеваниями, в том числе туберкулезом («скорбны грудью»), а также рахитом («скорбны ножками» [569]). На женскую половину дворца врачей Аптекарского приказа допускали только в исключительных случаях, но и тогда они не видели больных, основываясь в постановке диагноза лишь на «расспросах» ближайшего окружения больного.

С начала XVIII в. лечением царских детей стали заниматься лейб-медики. Со времен Екатерины II в придворный штат царских детей стали обязательно включать врачей, отвечавших за здоровье младенца. Это решение можно считать одним из первых шагов в становлении педиатрии. Так, Императорским указом (16 июля 1762 г.) ко двору 7-летнего наследника, великого князя Павла Петровича, назначили прежде лейб-медика К. Ф. Крузе и лейб-хирурга В. В. Фусадье и только на следующий день воспитателей – подполковника И. Барятинского и подполковника С. Порошина. При этом в Адрес-календаре за 1765 г. К. Ф. Крузе и В. В. Фусадье значились придворным лейб-медиком и лейб-хирургом, без указания их «педиатрического совместительства».

Еще раз отмечу, что в XVI–XVIII вв. педиатрии как медицинской специализации не существовало, но на эмпирическом уровне врачи набирали некую сумму профессиональных знаний педиатрического профиля. Нельзя сбрасывать со счетов и профессиональный опыт повивальных бабок, некоторое время находившихся с младенцем.

Такая инструкция, составленная матерью-регентшей младенца-императора Ивана VI Антоновича, великой княгиней Анной Леопольдовной, 5 ноября 1740 г., имеется: «Краткое наставление определенным при Его Императорском Величестве лейб-медикусам». Появление ее было связано с уникальной ситуацией – тогда императором России являлся 3-месячный младенец Иван VI Антонович. [570]

В тексте документа подчеркивается, что к императору-младенцу определяются два лейб-медика: «архиатер [571]Фишер первым, а доктор Рибейра Санхец вторым лейб-медикусом». Врачам определялось высокое годовое жалованье: «каждому по 3000 рублей, окроме свободной квартиры, стола и экипажу, определено». Определялась и главная профессиональная задача: «чтобы Его Императорского Величества высочайшую особу пользовать и о соблюдении дражайшего оного здравия по крайнейшей возможности и лучшему разумению и совести попечение прилагать». Определялся порядок профессионального взаимодействия врачей: «…обоим лейб-медикусам во всем, еже до состояния Его Императорского Величества здравия касается, всегда согласно поступать и ничего, окроме, что наперед между ними общим советом положено, не предпринимать». В документе особо подчеркивается, что все медицинские решения должны приниматься врачами совместно: «Посещение Его Императорского Величества, сколько возможно обоим совокупно отправлять или же, по последней мере, ежели когда один из них к Государю пойдет, то о том другому, как он Его Императорского Величества состояние изобрел, тотчас сообщать, а одному и собою никогда ничего не делать». [572]

Император Иван VI Антонович

Л. Каравак. Правительница Анна Леопольдовна

По стандартам, сложившимся в дворянской среде, участие матерей в уходе за родившимся младенцем было минимальным. При этом имелись варианты, поскольку желания матерей, в силу «традиции прежних лет», часто не принималось во внимание. Например, когда Екатерина II родила будущего Павла I, ее сразу исключили из круга лиц, ухаживавших за ее сыном. Впрочем, для XVIII–XIX вв. это было совершенно обычным делом: царственные особы должны были только зачать, выносить и родить, все остальное за них делал придворный штат. Екатерина II писала в записках: «Я могла узнавать о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье – значило бы сомневаться в заботе, которую имела о нем императрица, и это могло быть принято очень дурно. Она (императрица Елизавета Петровна. – И. З. ) и без того взяла его в свою комнату, и, как только он кричал, она сама к нему подбегала, и заботами его буквально душили.

Его держали в чрезвычайно жаркой комнате, запеленавши во фланель и уложив в колыбель, обитую мехом черно-бурой лисицы; его покрывали стеганным на вате атласным одеялом и сверх этого клали еще другое, бархатное, розового цвета, подбитое мехом черно-бурой лисицы.

Я сама много раз после этого видела его уложенного таким образом: пот лил у него с лица и со всего тела, и это привело к тому, что когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простужался и хворал.

Кроме того, вокруг него было множество старых мамушек, которые бестолковым уходом, вовсе лишенным здравого смысла, приносили ему несравненно больше телесных и нравственных страданий, нежели пользы».

Надо заметить, что материнский инстинкт у Екатерины II пробудился очень поздно, только тогда, когда у нее в 1777 г. родился внук Александр. Видимо, негативный жизненный опыт был учтен Екатериной II, когда она составляла свою «Бабушкину азбуку». В этой азбуке имелись и медицинские советы, выдержанные в духе идей Ж. Ж. Руссо. О своих воспитательно-педиатрических новациях императрица с гордостью писала барону М. Гримму после рождения своего первого внука: «Как только господин Александр родился, я взяла его на руки, и после того как его вымыли, унесли в другую комнату, где и положили на большую подушку. Его обвернули очень легко, и я не допустила, чтобы его спеленали иначе, как посылаемая при сем кукла. Когда это было сделано, то господина Александра положили в ту корзину, где кукла, чтобы женщина, при нем находившаяся, не имела никакого искушения его укачивать: эту корзину поставили за ширмами на канапе».