Виктор Драчук - Дорогами тысячелетий. О чем поведали письмена

Письменность обессмертила мысль человека. Изобретя письмо, человек стал общаться как с современниками, так и с далекими потомками; упрочилась связь времен и поколений…

Радиолюбитель, отыскивающий в эфире голоса самых разных людей планеты, переживает особое волнение, когда ему удается связаться с кораблем, плывущим в далеких водах, с отважными альпинистами, оторвавшимися от земной жизни ради непокоренных вершин, с затерянной в тайге зимовкой. Исследователь письменности слышит голоса древних царей, полководцев, мастеров и поэтов, голоса, идущие из далеких тысячелетий.

Этой увлекательной теме и посвящена книга В. Драчука. Автор ее уже известен как исследователь причерноморских загадочных знаков античной эпохи. В своей новой книге он обращается к вопросам происхождения письма и развития важнейших видов письменности.

Читатель ознакомится и с ранними формами закрепления мысли в той или иной системе знаков, и с расшифровкой таких важных для истории человечества видов письменности, как египетская иероглифика и месопотамская клинопись.

Автора особенно привлекает романтика поиска, трудная работа по расшифровке древних надписей. Интересно следить за тем, как коллективный труд нескольких поколений ученых расцвечивается вспышками таланта отдельных удачливых исследователей.

История письма рассматривается в связи с историей языка, а все это вместе показано на фоне истории народа.

Перед читателем проходят египтяне и шумеры, греки и финикийцы, этруски и римляне, скифы и сарматы, далекие тюрки на Орхоне… Особый раздел посвящен славянам и Руси. Заканчивается книга рассказом о проблемах, стоящих перед исследователями письменности.

Небольшая по объему книга, повествующая о письменности разных народов Старого Света на протяжении шести тысяч лет, не может, разумеется, охватить полностью эту обширнейшую тему (и не в этом ее задача), но увлечь читателя, возбудить его любознательность она сможет вполне. И многим захочется пойти дальше по «дорогам тысячелетий».

Известный европейский этнограф П. Липтон вовсе не думал открывать новую письменность. Его интересовали быт и нравы африканских народов. С этой целью он и путешествовал по Южной Африке в начале нашего столетия.

Но случилось непредвиденное.

П. Липтон находился в селении басуто. Каждого европейца поражали нарядные пестрые самобытные басутские жилища. Они не были похожи ни на круглые сооружения из прутьев и травы — хижины зулусов, ни на желтые глиняные домики бечуанов, ни на изящные коттеджи буров…

Все стены басутских домов были изукрашены замысловатым орнаментом, расписаны яркими красками. Путешественников удивляло, что хозяйки постоянно подновляли рисунки на домах. Поэтому нигде нельзя было заметить потускневшую линию или облупившуюся краску. Поражало, что басутский орнамент не повторяется: каждый дом имел свои узоры, свой облик.

Но П. Липтона интересовало другое — родственные связи в племени: как басуто называют своих дядей, теток, племянников, какие здесь правила бракосочетания и тому подобное.

С этой целью он и ходил из хижины в хижину, затевая длинные, иногда бесплодные разговоры. Суеверных жителей настораживал интерес белого к их родственным связям. Но в одном доме ему повезло. Правда, глава семьи, важно помалкивая, курил трубку, но первая жена оказалась словоохотливой и доверчивой. Она давала ученому пространные объяснения. Здесь же, у порога, толпились младшие жены, внимательно прислушиваясь к разговору.

Первая жена, указывая то на одну, то на другую женщину, говорила:

— Сын вот этой жены родился на четыре дня раньше, чем сын той жены, и первый называет второго мальчика «цколи», а тот его «ксвана», потому что первый старше…

— Неправда, — горячо возразила одна из младших жен. — Как раз наоборот… Мой сын старше!

Неожиданно разгорелся спор. В него вмешался даже молчаливый хозяин. Без лишних слов он, к большому удивлению ученого, повел всех во двор и стал водить пальцем по линиям орнамента на стене, время от времени о чем-то деловито переговариваясь с первой женой. Наконец глава семьи пристукнул пальцем по одному из изгибов росписи:

— Да, у нее старше! — и авторитетно показал на женщину, которая начала спор.

Этнограф стоял ошеломленный: перед ним на стенах жилья предстала своеобразная письменность басуто… Вот почему хозяйки регулярно обновляли рисунки: домашние летописцы вносили новую «информацию» в замысловатый рисунок на стене! Вот почему на каждом доме свой орнамент: стена — семейный архив!

П. Липтон принялся расспрашивать, срисовывать, восхищаться… Поначалу хозяева не поняли, чем так изумлен белый. Потом удивились, что ученый не знает такого «понятного» и «обычного» для них письма. И хозяин принялся растолковывать. Каждая деталь орнамента имеет определенный смысл, это как бы целое предложение. «Родился сын» — и далее обозначено число, месяц, год. «Произвел закупку скота» — и указано когда, у кого и за сколько. «Уплачен налог…», «Приехал в селение белый…», «Произошел пожар…», «У брата умерла старшая дочь…», «Переизбрали вождя…», «Три дня лили дожди, шел град»…

Хозяин «читал», и перед ученым раскрывалась панорама жизни басутского села.

П. Липтон не был языковедом. Но в одном из научных журналов он опубликовал сообщение об удивительном письме басуто. Этим этнограф обращал внимание ученых-лингвистов на необходимость срочного изучения своеобразной письменности.

К сожалению, статью П. Липтона языковеды заметили не сразу. На нее обратили внимание лишь спустя многие десятилетия, в наши дни. В названное когда-то П. Липтоном селение Южной Африки отправились специалисты. Но увы! Ученых ждало горькое разочарование.

Дома басуто по-прежнему красиво разрисованы, но орнамент уже унифицировали. Ведь где-то в начале столетия, вскоре после поездки П. Липтона в Южную Африку, басуто создали буквенную письменность сисуто (на основе латинской). Открылись школы, где начали изучать и новую письменность, и английский язык.