Сара Брэдфорд - Лукреция Борджиа

Желание Изабеллы и в самом деле скоро исполнилось. В ночь с 20 на 21 февраля 1513 года Юлий II очень вовремя умер в Ватикане. Феррара была спасена. До своей кончины он заключил соглашение с императором Максимилианом, что тот не будет помогать Альфонсо д'Эсте, и в конце января Людовик XII, главный защитник Альфонсо, направил в Рим посла для мирных переговоров. 31 января, по слухам, папа, несмотря на свою болезнь, «не думал ни о чем, кроме Феррары». Слабость не помешала ему впасть в гнев, когда он услышал, что некоторые кардиналы устроили банкет. Он воспринял это как празднество по случаю недалекой своей смерти. Учитель Федерико Гонзага, Стацио Гадио, сообщил, что он был «ужаснее, чем всегда», метал громы и молнии на «трусливое стадо», кричал: пусть, мол, не радуются раньше времени, он «еще жив и всех их убьет», особенно это «животное», кардинала Агененсиса, устроителя пиршества. Этот приступ гнева был последним в его жизни. Почувствовав себя лучше, он решил выпить вина, и перепробовал не менее восьми его сортов. В результате у него началась горячка, от которой он так и не оправился.

Покровитель Микеланджело, Рафаэля и Браманте, Юлий II был выдающейся личностью в светском понимании, настоящим ренессансным понтификом. Бывший Джулиано делла Ровере не был приспособлен для религиозной жизни. Как писал Гвиччардини, великим папой считали его те, кто «оценивает понтифика по количеству созданного при нем оружия, по объему крови, пролитой христианами, по вмешательству Ватикана в жизнь людей, вместо того чтобы судить его по настоящим делам, по собственному его примеру, по заботе о тех, кто отстал, упал и не может подняться, по спасению душ. Как же можно тогда утверждать, что Христос назначил папу своим викарием на земле?». Затем Гвиччардини добавил, что Юлий был бы «и в самом деле достоин великой славы, если бы был светским правителем». Санудо выразил свое мнение с точки зрения венецианца: он не видел в Юлии патриота, каким он часто представлялся. «Этот папа, — писал он, — стал причиной поражения Италии. Жаль, что Господь не послал ему смерть пять лет назад: это послужило бы благу христиан и бедной Италии». Один лишь ксенофобский его клич «Долой варваров! [то есть иностранцев]» послужил развязыванию бесконечных войн, принесших разруху Риму.

Лукреция не скрывала радости по случаю смерти «Олоферна», как назвал его Проспери. Он был самым заклятым и злобным врагом ее семьи. Он погубил Чезаре и почти погубил ее. Альфонсо вел себя осторожнее: дал праздничный обед только для близкого окружения, Лукреция же открыто ходила по городу, посещала множество церквей и везде воздавала благодарность за освобождение. Для нее, ее семьи и Феррары событие это стало подобно произошедшему спустя много лет сражению при Ватерлоо, о котором герцог Веллингтон сказал, что они были «на волосок от гибели».

Преемником Юлия II стал образованный, знающий толк в радостях жизни тридцативосьмилетний сын Лоренцо Великолепного, кардинал Джованни Медичи. Он взял себе имя Лев X. «Господь дал нам папскую власть, — говорил он, — насладимся же ею». Альфонсо и Лукреция возлагали большие надежды на нового папу. Однако Лев X, несмотря на приятные манеры, был столь же амбициозен и жаден до власти, как и его отец. Он не забыл уроков Лоренцо, когда, будучи юным кардиналом, впервые приехал в Рим: нужно суметь сохранить «и козу, и капусту», то есть заботиться об интересах семьи не меньше, чем о Церкви.

30 марта Лукреция сообщила Франческо, что Альфонсо в радостном настроении уехал утром в Рим со свитой из двенадцати человек: его «пригласил папа и сообщил, что его ждут также кардиналы и другие друзья». На следующий день в Феррару приехал Просперо Колонна. Лукреция встретила его вместе с самыми красивыми своими придворными дамами. Колонна надолго задержался в Ферраре: он разделил дружеский обед с Лукрецией и Анджелой, старинными знакомыми со времен жизни в Риме при Александре VI, затем его уговорили остаться, а не ехать сразу вопреки первоначальным планам. Он согласился и отправился в Барко на охоту с леопардами и соколами. Вечером Антонио Костабили дал в его честь великолепный банкет — это было тем более удивительно, сообщал Проспери, что происходило все в пятницу, постный день согласно католическому календарю, да еще и так скоропалительно.

Лукреция сидела на почетном месте среди компании особо избранных, куда, конечно же, входила Анджела Борджиа. Проспери счел это мероприятие достойным упоминания, а потому перечислил все предложенные гостям блюда, да и список гостей тоже представил. Сначала подали амфору с розовой водой для омовения рук. На столе стоял хлеб, испеченный на молоке, овсяные оладьи и печенье, марципаны и пирожки, приготовленные из муки, смолотой из пиниевых орешков. Среди столовых вин особо отмечено мускатель треббьяно. Подали салат из рубленого эндивия, латука, анчоусов, каперсов и цветов каперсов, молодой капусты. Стояли также блюда с королевскими креветками, осетровой икрой, смешанной с сахаром и корицей, — все это подавалось в первую перемену блюд. Затем последовало горячее: огромные щуки, осетр, скат, тунец, соленый скат с соусом из трав, а также суп, ароматизированный можжевельником. Вслед за вареной рыбой принесли жареную: щуку, большого линя, осетра, крупную форель и карпа. Не обошлось и без мелкой речной рыбы, вдоволь было оливок, апельсинов и лимонов. Еще одна перемена — на стол явился нарезанный кусочками кальмар под пряным соусом и равиоли с цедрой лимона. Словно этого всего было недостаточно, слуги внесли большую заливную щуку, осетра и красную кефаль. На ужин подали трех больших скатов, тортелли по-ломбардски и суп из крупных угрей. Этим дело не ограничилось: в меню значились угри, жаренные на вертеле, огромные омлеты с зеленью (на приготовление каждого омлета ушла сотня яиц), пироги, красная икра, торт из маранты и моллюски. На стол подали устриц, береговых улиток и морские трюфели. На десерт гостям предложили красные яблоки, груши, сыр из Пьяченцы, очищенный миндаль, изюм, виноград и мелкие сливы, а также слоеные пироги и пунш, ароматизированный гвоздикой. И снова принесли розовую воду для омовения рук, после чего явились кондитерские творения маэстро Винченцо — засахаренный разноцветный миндаль, конфеты из дудника, груши и персики, законсервированные в граппе, пиниевые орешки и анисовое драже. В начале трапезы, по просьбе Лукреции, певцы спели псалмы, затем заиграли лютни, виолы и корнеты. Музыканты приветствовали появление и уход гостей.

Изабелла д'Эсте вернулась в Мантую по приказанию супруга. Она была раздражена, оттого что Просперо Колонна посетил Феррару, не заехав прежде к ней. Маркиза написала Лукреции и попросила, чтобы та от ее имени пригласила Колонну, однако Лукреция выразила сожаление: «Был бы он здесь, когда пришло Ваше письмо, обязательно выполнила бы Вашу просьбу, однако Его Сиятельство уже отбыл в Корреджо…» 11 марта Гонзага написал жене сердитое письмо. В оскорбительном тоне напомнил ей о ее долге: она «давно уже не совершеннолетняя и не нуждается в напоминаниях», по официальным и личным причинам она «должна вернуться без замедления». «Мы собираемся ехать встречать Федерико, ведь он уже недалеко. Из любви к нему Ваше Сиятельство [без сомнения] поспешит и положит конец местным сплетням, повторять которые мы не станем, оставим это Бенедетто Коделупо [Капилупо], он очень хорошо информирован… так что ради любви к нам просим немедленно вернуться…» Слухи, на которые ссылался Франческо, имели отношение к памфлету Тебальдео с оскорбительными предположениями насчет Изабеллы и старого ее друга, Марио Эквикола, автора трактата «De mulieribus». Копии памфлета были приколоты к стенам разных домов в Мантуе. Среди других оскорблений, высказанных Франческо в официальных письмах, написанных его секретарем и потому ставших широко известными, было недовольство тем, что у него «жена, которая всегда поступает, как хочет, по собственному своему разумению». Современники Франческо рассматривали такие слова как самое страшное обвинение, которое муж может предъявить жене. Неудивительно поэтому читать высказывания Луцио: «Сердечность старых их отношений больше уже не вернулась».