Евгений Анисимов - Петр Первый: благо или зло для России?

При открытии Московской университетской гимназии в 1755 году Н. Н. Поповский обратился к студентам со следующими словами: "Если будет ваша охота и прилежание, то вы скоро можете показать, что и вам от природы даны умы такие же, какими целые народы хвалятся, уверьте свет, что Россия больше за поздним начатием учения, нежели за бессилием в число просвещенных народов войти не успела". Русский язык не хуже других, если ему и не хватает слов, то надо их взять у других народов (сейчас в русском языке 20 тысяч заимствованных слов и понятий, 4 тысячи из которых введены только при Петре). М. В. Ломоносов писал: "Я не могу довольно нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростью и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но подобно оным, в себе купно природную и свойственную версификацию иметь может", то есть пригоден к сочинению стихов, что ученый и подтвердил. Люди были убеждены, что национальный характер не препятствует освоению нового. Как писал один государственный деятель елизаветинской поры, мы не должны бояться учиться у других народов: "Нам нечего стыдиться, что мы не знали об иных полезных воинских порядках, кои у неприятеля введены, но непростительно б было, если бы их пренебрегли, узнав пользу оных в деле". И главное — "Смело можно народ наш в рассуждение его крепости и узаконенного правительством послушания, уподобить самой доброй материи (глине), способной к принятию всякой формы, какую ей дать захотят". Только нужна просвещенная воля самодержавной власти.

Итак, просвещенный патриотизм Петра Великого нес в себе идею собственного совершенствования русского народа и не имел ничего общего с национализмом последующих времен, который строился на собственной исключительности и унижении других народов. Первый утверждал: "Мы, русские, не хуже других народов". Второй отвечал: "Мы, русские, лучше других народов". В этом — принципиальная разница.

Все сказанное Вами справедливо, но приложимо, видимо, к 1–2 процентам населения, а все остальные 98–99 процентов разве мыслили как Неплюев или Ломоносов? Черта с два! Петровские реформы повернулись к ним совсем не той стороной, которую видел И. И. Неплюев. Параллельно с усилением господства бюрократии происходили важные социальные перемены, суть которых сводилась к сужению прав и сокращению возможностей подданных. Я уже говорил об удушении экономики в результате ликвидации самого понятия "вольный" или "свободный" человек и последовательного искоренения этой категории из русского общества. В законодательстве состояние "вольности" приравнивалось к бегству, опасному для государства девиантному поведению. Каково — свободу считать девиантным поведением! Социальная картина предпетровской эпохи была совершенно иной. Довольно рыхлая структура общества имела множество промежуточных социальных состояний, унаследованных от Средневековья. Границы между сословиями были в достаточной степени размытыми, и между высшими служилыми "по отечеству" и низшими служилыми "по прибору" не существовало непреодолимой стены. Право и реальная жизнь обеспечивали активную социальную и территориальную мобильность.

Петровские реформы резко изменили прежнюю социальную структуру, разом ухудшив положение многих сословий. Причины этого связаны не только с недоверием Петра к элите, но и с начавшимися кардинальными реформами, неизбежно вызывавшими серьезные социальные последствия. Вместе с тем во многих действиях Петра нельзя не усмотреть сознательного желания разрушить старую социальную организацию, наказать "старину" в социальной сфере, отомстить прошлому. Именно этим объясняется столь жесткая позиция Петра в отношении Боярской думы. Однако и на этом преобразования не заканчиваются. Царь решился в корне изменить не только наличный состав высшего слоя служилых чинов, ранее называвшийся Государевым двором, но и сам принцип продвижения по службе. Впоследствии принцип личной выслуги был обозначен формулировкой "знатность по годности считать" и воплощен в Табели о рангах, созданной в 1722–1724 годах. Этот один из важнейших документов русской истории знаменует собой полный разрыв со старой чиновной иерархией. Несколькими указами утверждалось, что прежнего беспрепятственного движения наверх, к титулам и должностям, уже не будет, сыновья не смогут наследовать места отцов и должны начинать службу с низших должностей. В царской формуле был и второй смысл, который почему-то ускользает от восхвалителей Петра: понятие "годность" весьма расплывчато, ее определяют не только экзамены или выслуга, но и воля монарха, а иногда и его каприз. Таким образом, обнаруживалось усиление самодержавия в сфере социального регламентирования. Многие преемники Петра так и понимали "годность", благодаря чему их любимцы вслед за Меншиковым весело взбегали вверх по лестнице Табели о рангах до самой верхушки. Для других та же Табель значительно ограничивала прежнюю социальную мобильность, а порой делала ее просто невозможной.

Разрушение Государева двора было частью социальных преобразований Петра. Они меньше ощущались на низших ступенях служилой лестницы, где сильнее действовали общие тенденции распада служилого сословия, давно проявившиеся. Надо сказать, что служилые люди допетровской России не представляли собой единого сословия, даже несмотря на единую систему материального обеспечения их службы — поместье. Во-первых, они делились на две группы — "служилые по отечеству", то есть по происхождению, и "служилые по прибору", то есть по набору. Если путь в служилые по прибору был открыт любому свободному человеку, то у служилых по отечеству использовались свои, традиционные формы определения "годности" кандидата: местничество, традиции службы, клановая борьба, интриги, высшее покровительство и т. п.

Во-вторых, все служилые делились на чины "московские" и "городовые", то есть провинциальные. Первые входили в Государев двор и как царские приближенные пользовались привилегиями, пожалованиями, недоступными скромному уездному сыну боярскому. Среди городовых служилых (как по отечеству, так и по прибору) также не было равенства: более высокое положение занимали служилые центральных уездов, пониже — служилые по отечеству окраинных районов.

Когда под воздействием Петровских реформ служилое сословие начало стремительно распадаться, то разломы прошли как раз по тем самым трещинам, которые существовали исстари: московские дворяне стали "царедворцами", а потом и "шляхетством". Они откололись от общей массы служилых по прибору по всей стране и служилых по отечеству окраин. Началось формирование хорошо знакомого нам по русской классической литературе дворянства. Несомненно, что это происходило под строгим присмотром Петра, который сознательно, под видом соблюдения принципа "годности", принижал статус высших слоев служилых людей, уравнивал родовитых бояр (а иногда и ставил их ниже) с безродными Меншиковым или Ягужинским. Впоследствии это вызывало явное недовольство прежней родовитой элиты, которое, впрочем, выражалось только в виде "письменного ворчания" князя М. М. Щербатова и не привело к организации Фронды.