Николай Попов - Открывая новые страницы... [Международные вопросы: события и люди]

Человеке, имя которого неотделимо от густого кровавого пятна в летописи нашей истории 30-х годов, главном обвинителе практически на всех крупнейших политических процессах того времени, в результате которых были искалечены тысячи и тысячи людских судеб. Однако приведенные слова относятся к его деятельности не на поприще «правосудия», а в другой области — на международной арене. Почти полтора десятка лет Вышинский проработал во внешнеполитическом ведомстве нашей страны сначала в качестве заместителя министра иностранных дел, а в 1949–1953 годах — министра.

Я начинал свою службу в МИДе в первые послевоенные годы, когда Вышинский был на вершине своей дипломатической карьеры. Мало кому из нас, начинающих дипломатов, довелось работать непосредственно с ним. Но говорили о нем много. Живо обсуждались его выступления на различных совещаниях и собраниях, из уст в уста передавались его саркастические замечания и реплики, воспроизводились сцены разгона, который он систематически учинял провинившимся, а то и неповинным сотрудникам. Его боялись, боялись почти все. Попасть ему на язык, в особенности когда он пребывал в дурном расположении духа, было сущим несчастьем.

Вместе с тем его «беспощадные разоблачения» внешних врагов, выступления, напичканные историческими экскурсами и аналогиями, часто, правда, весьма сомнительными, жонглирование афоризмами, пословицами, латынью, наконец, хлесткие ярлыки, которые он клеил своим политическим оппонентам, — все это вызывало одобрение и даже восхищение отдельных поклонников его таланта. Истины ради надо признать и этот его «дар».

Роль Вышинского во внешнеполитических делах стала заметной в послевоенный период, особенно в годы, когда он возглавил Министерство иностранных дел. Сразу же оговорюсь. Внешняя политика Советского Союза, впрочем, как и большинства государств, формируется не в ведомстве иностранных дел, а высшим руководством страны. Поэтому я далек от преувеличения значимости Вышинского в разработке внешнеполитических концепций и определении ключевых позиций СССР, тем более что в отличие от ряда своих предшественников и преемников на посту министра он никогда не был членом Политбюро. Что же касается методов осуществления тех или иных внешнеполитических акций, так сказать, дипломатического почерка, то тут рука Вышинского узнавалась сразу. Эти заметки именно о почерке…

Впрочем, сначала несколько слов о международной ситуации того периода. Победа над фашизмом привела к невиданному дотоле росту авторитета Советского Союза. Антиимпериалистические, демократические процессы во всех частях земного шара определяли политическое лицо нашей планеты. Такое развитие событий не устраивало лидеров капиталистического мира. Они хотели бы представить Советский Союз западной общественности в образе врага, вызвать чувство страха перед ним. В ход пускалось все имеющееся в арсенале политики империализма. Неудачи и тяжелые проблемы страны смаковались. Уродливые проявления культа личности — новая волна репрессий, борьба против «космополитизма», «преклонения перед иностранщиной» и прочее — были просто находкой для организаторов кампаний против СССР и идей социализма. Одним словом, годы «холодной войны» были временем крайне сложным.

В этих условиях особое значение для Советского Союза приобретали оздоровление международного климата, развитие мирных отношений между государствами, смягчение их противоборства, недопущение гонки вооружений. Однако долгое время нам представлялось, что основу всего дальнейшего развития международных отношений будет составлять непримиримая борьба между двумя враждебными лагерями — социалистическим и капиталистическим. Само понятие «два лагеря», введенное в оборот политической лексики именно нами, в определенной мере нацеливало на противоборство, соперничество. Глядя на мир сквозь призму этой упрощенной схемы, мы усложнили отношения с некоторыми странами. XX съезд партии, как известно, внес коррективы в наше видение мира.

Стиль же Вышинского, его пристрастие к «разоблачительству» лишь усиливали противоборствующие, конфронтационные элементы в мировой дипломатии. Его одиозность определялась прежде всего его прошлой прокурорской деятельностью. Дело в том, что в отличие от большинства советских людей в Вашингтоне и Лондоне, Париже и Токио уже во время политических процессов 30-х годов прекрасно знали, что Бухарин и Рыков, Зиновьев и Каменев, другие обвиняемые никогда «шпионами Запада» не были, что обвинения против них состряпаны организаторами процессов, в том числе и прокурором Вышинским.

Это накладывало заметный отпечаток на отношение к Вышинскому со стороны иностранных деятелей и тогда, когда он сменил мундир с прокурорского на посольский. «Когда бы я ни смотрел в эти блеклые глаза (Вышинского. — Авт. ), — признается в своих воспоминаниях американский посол в Советском Союзе Ч. Болен, — передо мной возникала ужасная сцена прокурора, запугивающего обвиняемых на процессе Бухарина». Другой американский дипломат и историк, Дж. Кеннан, также немало лет проработавший в Москве, в том числе в качестве посла США, навсегда запечатлел в своей памяти политические процессы 30-х годов, когда в Колонном зале Дома союзов Вышинский издавал «вопль подозрительной, скрытной России против воображаемой враждебности внешнего мира».

Весьма невысокого мнения о Вышинском был и его непосредственный партнер — государственный секретарь США Д. Ачесон, с которым ему не раз пришлось вступать в переговоры. «В качестве гражданского обвинителя во время сталинских кровавых чисток среди деятелей партии, государства и военных в 30-е годы, — пишет Ачесон, — он (Вышинский. — Авт. ) затравливал своих бывших друзей и коллег до полного изнеможения и смерти». Ачесон считал Вышинского «прирожденным негодяем, хотя и окультуренным и занятным».

Вышинскому не доверяли, на неофициальные, дружеские контакты, столь важные в дипломатии, с ним не шли. Когда на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Англии в 1943 году Вышинский в беседе с Ч. Боленом рисовал радужные картины советско-англо-американского сотрудничества после войны, это не произвело впечатления на американца. «…Зная прошлое Вышинского, — записал Болен в своем дневнике, — я подумал, что его слова звучат неправдиво».

Вышинский любил «публичную» дипломатию, выступать на международных конференциях было его страстью. На 4-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН он произнес 20 речей, на 5-й — 26, на 6-й — 22. Выступления его были, как правило, длинные, некоторые из них продолжались по 2–2,5 часа, а то и более.

Пристрастие Вышинского не обязательно следовало бы причислять к его порокам, если бы не их характер. Вышинский клеймил, пригвождал к позорному столбу, унижал, высмеивал. Полемика, которую затевал он, носила конфронтационный характер. Вышинский, по существу, заботился не столько о поиске взаимоприемлемого компромисса, сколько об осуждении противника.