Николай Попов - Открывая новые страницы... [Международные вопросы: события и люди]

С 1930 года Николай Николаевич являлся первым заместителем наркома иностранных дел СССР. Н. Н. Крестинский был весьма дальновидным, прозорливым дипломатом. Так, он за два года предсказал аншлюс Австрии.

Рассказывает его дочь — ныне заслуженный врач РСФСР Н. Н. Крестинская:

— Отец был интеллигентом «старой школы», что, наверное, в те годы было немаловажно во внешних контактах. Он знал французский, немецкий, латынь. Обладал уникальной памятью. Ленин, кстати сказать, ценил эту особенность и нередко, затрудняясь ответить на какой-то вопрос, говорил: «Спросите у Крестинского…»

Работа составляла главный смысл жизни отца. Тогда, в 30-е годы, люди его ранга трудились и ночами: раньше трех редко когда возвращался. Но вот ко мне в школу на родительские собрания, несмотря на огромную занятость, всегда ходил сам. С ним я даже чаще, чем с мамой, делилась своими секретами.

Помимо работы, только одно увлечение — книги. Покупал отец их постоянно, где только мог, за что его порой журила мама: оклад в то время у замнаркоминдела был такой, что хватало лишь от зарплаты до зарплаты. Никаких сбережений семья не имела.

Были ли у Николая Николаевича Крестинского ошибки? Были. Например, он не соглашался с ленинской позицией в период заключения Брестского мира. Ошибочную позицию занял поначалу Крестинский и во время развернувшейся в партии дискуссии о профсоюзах, хотя потом, на X съезде партии, проголосовал за ленинские резолюции. Допуская ошибки по тем или иным вопросам, вступая порой в жаркие споры со своими товарищами по партии, Крестинский в то же время во всей своей деятельности всегда придерживался ленинской линии. Любому непредвзятому исследователю должно быть ясно, что в то время, когда перед партией, страной встали принципиально новые, «первопроходческие», ни в каком виде до того не решавшиеся вопросы, ошибки, колебания были неизбежны. Именно поэтому Ленин никогда не ставил в вину своим товарищам по партии наличие у них иных, даже неверных взглядов.

Положение в партии изменилось с приходом к власти Сталина. Человек принципиальный, демократичный, Крестинский не «вписывался» в атмосферу лживых, противоречащих природе социализма восхвалений сталинского «гения», не мог принять «новый» стиль отношений между товарищами по партии.

Не поступился своими принципами Николай Николаевич и в середине 30-х годов, когда всевластие Сталина было абсолютным, а любые попытки пойти против его мнения стали равносильны самоубийству. О характере Крестинского говорит такой эпизод. Однажды в 1935 году он вместе с семьей пошел в театр. Был там и Бухарин, уже находившийся в опале. Вокруг него создавалась атмосфера отчуждения, многие бывшие знакомые не рисковали поддерживать с ним отношения. Отлично знал об этом, разумеется, и Крестинский. И тем не менее в фойе театра он подошел к Бухарину и долго разговаривал с ним. Жене потом сказал:

— Надо поддержать человека в трудную минуту…

Тогда Николай Николаевич еще не знал, что трудные дни уже наступали и для него самого. Весной 1937 года он был арестован и привлечен к уголовной ответственности как участник «антисоветского правотроцкистского блока». Возможно, Сталин не забыл тех случаев, когда мнение Крестинского противоречило его, «гения всех времен и народов», позиции. А такое бывало не раз. Когда в марте 1917 года дебатировался вопрос об отношении к Временному правительству, Крестинский заявил: «Разногласий в практических шагах между Сталиным и Войтинским нет». А Войтинский, между прочим, был правым меньшевиком! Рассказывает Н. Н. Крестинская:

— За два месяца до ареста отца он подошел ко мне и сказал, что его вызывал Сталин, предложил ему должность заместителя наркома юстиции. Мотивировал тем, что прошлые «ошибки» Крестинского не позволяют ему представлять страну на международной арене. Мне показалось, что отец остался спокоен, работал, как обычно.

Пришли за ним 20 мая 1937 года. Поздно вечером. Мы жили тогда в Кремле. Матери не было дома, она работала главным врачом детской больницы и возвращалась очень поздно. Меня разбудил звонок в дверь. Вошли люди в форме — человек восемь, стали производить обыск. Мне хотелось спать, и я все думала: хоть бы скорее ушли, не отдавая себе отчета в том, что уйдут они не одни.

Отец ничем волнения не выдавал. Вскоре пришла с работы мать. С порога поняла, что происходит, страшно закричала… Когда все двинулись к выходу, отец надел пальто, шляпу, так же спокойно, как делал это всегда, собираясь на работу, подошел ко мне, поцеловал и произнес: «Учись, дочка. Я ни в чем не виноват…» Через несколько дней после ареста отца мою мать, участвовавшую в революционном движении с 1903 года, исключили из партии. Из кремлевской квартиры все вещи перевезли в маленькую комнату в другом районе. А в феврале 1938 года арестовали и мать. Приговор: 8 лет лагерей. В июне 1939 года пришла моя очередь. Полгода в тюрьме, 35 допросов, ссылка. Была и такая категория: ЧСИР — член семьи изменника Родины. Мы с матерью носили это клеймо долгие годы.

Во время постыдного суда ответы Крестинского то и дело срывали разработанный загодя «сценарий». Не находя аргументов (которых попросту не было), судебная коллегия несколько раз удалялась на совещания.

…Помните: «…за исключением подсудимого Крестинского»? Скупая фраза эта — все, что попало в печать. А вот как это было.

Из судебного отчета:

«Председательствующий В. В. Ульрих:

— Подсудимый Крестинский, вы признаете себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Крестинский:

— Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником «правотроцкистского блока», о существовании которого я не знал. Я не совершал также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой.

Председатель:

— Повторяю вопрос: вы признаете себя виновным?

Крестинский:

— Я до ареста был членом ВКП (б) и сейчас остаюсь таковым».

Так было в первый день суда, 2 марта. А на следующий день на вечернем заседании Крестинский заявил: «Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем обвинениям, предъявленным лично мне…» (цитируется по «Правде» за 4 марта 1938 года), вслед за чем последовала удовлетворенная реплика Вышинского: «У меня вопросов к подсудимому Крестинскому пока нет»…

Что же произошло за время с утреннего заседания 2 марта до вечернего — следующего дня? Каким путем добились обвинители такой метаморфозы, какую поистине смертную муку пришлось принять «строптивому» подсудимому? Методы «восстанавливания» подобных упрямцев теперь уже достаточно известны. Вот показания бывшего начальника санчасти Лефортовской тюрьмы НКВД СССР Розенблюма, данные им в 1956 году: