Коллектив авторов - Быть княгиней. На балу и в будуаре

Через два дня я получила другое письмо от князя. Он уведомил меня, что ограничения относительно приобретения коронных земель не распространяются на Белоруссию. Напротив, государыня желала бы отдать их под управление русских дворян. Если такое приобретение согласуется с моими желаниями, то я могу выбрать себе свободные участки, более плодородные, чем в самой России.

Отвечая на письмо, я возразила так: «Если наследственные владетели принимают ответственность перед правительством в употреблении таких прав, перешедших к ним от предков, то собственники крестьян и земель, творимые по одной милости государя, еще строже должны отвечать за свои обязанности. Мои распоряжения в управлении имением детей именно основывались на этом убеждении; к счастью, польза их доказывается возрастающей промышленностью, благосостоянием и счастьем крестьян, подвластных мне. Но могу ли льстить себя надеждой на тот же успех в управлении полупольского и полуеврейского народонаселения, не знакомая ни с их образом жизни, ни с языком? Заботясь об их улучшении, я не найду и половины удовольствия в таком владении».

Мы обменялись несколькими письмами по этому предмету; в заключение я объявила, что все, что императрица признает моей собственностью, я принимаю как неожиданный и незаслуженный дар.

Через два дня я получила письмо от первого секретаря, графа Безбородко, с приложением копии указа, по которому мне жаловалось поместье Круглово с двумя тысячами пятьюстами мужиков. Это имение прежде принадлежало гетману Огиньскому и в его руках было очень обширным, занимавшим много земли на обоих берегах реки Друти. Но при первом разделе Польши, когда эта река была положена границей Белоруссии, многие леса и деревни, самая лучшая часть имения, осталась на польской территории.

Кажется, императрица не знала об этом раздроблении земли и была уверена, что все Круглово принадлежит мне и что подарок ее равняется тем имениям, которые она раздавала своим первым министрам. Это, между прочим, было заметно из ее слов, когда я приехала поблагодарить ее. «Я очень счастлива, – сказала она, – что такое обширное имение перешло в ваши руки. Огиньский, как неблагодарный владетель, не заслуживал его».

Этот Огиньский долго был врагом России, иногда явным. Наконец, многим обязанный Екатерине, он отказался дать присягу на владение своими землями в Белоруссии, покоренной императрицей. Я часто вспоминала о ее замечании. На следующий год, посетив свое поместье, я уверилась окончательно, что Екатерина не имела никакого понятия о его состоянии. К своему крайнему удивленно, я нашла крестьян ленивыми, грязными и предающимися отчаянному пьянству, так что они едва походили на людей.

В имении не было достаточно леса даже для обыкновенного отопления. Чтобы выкурить немного водки, необходимо было обращаться в соседние владения. Здесь не было ни одного парома для перевозки необходимых вещей, и на десять человек приходилась одна корова, на пять крестьян – одна лошадь. Кроме того, народонаселение, включая всех грудных детей, было на сто шестьдесят семь душ меньше: ясное доказательство воровства и небрежности чиновников, которые ради личных выгод готовы скрыть или покровительствовать всякому злоупотреблению, небесполезному для их кармана. Поэтому-то государственные крестьяне и находятся в гораздо худшем положении, чем все прочие сословия в России.

Относительно недостачи в числе крепостных, утвержденных за мной указом, я могла бы жаловаться Сенату, и он вознаградил бы меня, нисколько не беспокоя императрицу, но я рассудила об этом. В продолжение первых двух лет я употребила весь капитал, каким только могла располагать, на улучшение своего нового поместья.

Но возвращаюсь к прерванному своему рассказу. Маршал двора сообщил мне, что я могу посещать домашние концерты Екатерины, на которых никто, даже статс-дамы, не могли присутствовать без разрешения государыни. Я упоминаю об этом как об особом расположении ко мне Екатерины в ту пору, стоившем мне нескольких врагов и возбудившем против меня придворную зависть, хотя состояние мое было далеко незавидное.

В первый же вечер я отправилась на эти концерты. Едва вошла в комнату, как императрица обратилась ко мне с вопросом: «Почему же, княгиня, вы одни?» Я не совсем поняла ее, но она тотчас же добавила: «Почему вы без детей? Мне очень жалко, что вы за отсутствием их будете здесь не в своей тарелке».

Поняв смысл этого замечания, я сердечно поблагодарила ее за внимание.

У меня не было в Петербурге дома. Чтобы избежать лишних расходов на наем квартиры и сберечь что-нибудь для своего сына, я продолжала жить на даче до глубокой осени. Однажды императрица спросила, неужели я живу до сих пор за городом. Я отвечала утвердительно. Она заметила, что жить в такую позднюю осень и притом в холодном доме, недавно затопленном водой, очень опасно для моего здоровья. «Потому что, – прибавила она, – ваша дача – чистое болото, очень опасное для развития ревматизма. Поэтому я очень желала бы купить дом герцогини Курляндской, весьма удобное для вас помещение, если бы только я не была убеждена, что ваш собственный выбор будет лучше моего. Потрудитесь, пожалуйста, заглянуть; если он понравится вам, я дарю его в вашу собственность».

Уверив императрицу в своей глубокой признательности за ее доброту, я обещала на следующей неделе посмотреть некоторые дома, не называя имени покупателя. Во-первых, я осмотрела дом, указанный Екатериной. Он стоял на одной из лучших улиц, обширный и превосходно отделанный; цена его была пятьдесят восемь тысяч рублей. Потом я видела дом на Мойке, принадлежавший Нелединской и очень прилично обставленный; за него просили восемнадцать тысяч рублей. Дальше я не справлялась, остановившись на последнем. Я сказала Нелединской, что в течение недели будет решено, куплю я этот дом или нет, попросив ее составить смету мебели, которая должна остаться в этом доме. На все мои требования она согласилась. Но в конце недели, когда я явилась заключить купчую, к крайнему моему удивлению, Нелединская уже выехала из дома и вывезла большую часть мебели. Оставленный здесь слуга сообщил мне, что никакой сметы не было сделано.

Я была рассержена таким обманом и вовсе не считала эту женщину способной на такой поступок, но, услышав от князя Голицына, что он сам видел из окна, как переносились мебель в другой нанятый ею дом, я решила поступить так, чтобы не давать повода сплетничать в городе насчет моей простоты или плутовства Нелединской. Я послала сказать ей, что, так как она не сдержала своего обещания, я освобождаю себя от всяких обязательств; в вознаграждение же за ее переезд и наем квартиры я беру ее дом на год за четыре тысячи рублей с платой, самой выгодной для нее.