Борис Шапталов - Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления

Подходя к западному опыту догматически, они не дают себе труда уяснить, как исторически формировались тамошние институты, и за счет каких факторов Запад совершил переход к демократии. Либералам кажется, что рынок с его институтами (банки, биржи, частная собственность, обеспеченная законом) в сочетании с конкуренцией и свободой торговли — достаточное основание для успеха. Не ясно только, почему использование этих рычагов не дало тех же результатов в Латинской Америке и Восточной Европе? Как не понятно, отчего вдруг вековые застойные общества тихоокеанской Азии пережили бурный экономический подъем? Каким образом государства, до того не имевшие научных традиций, превратились в мощные центры технических инноваций? Неужели лишь потому, что переняли внешние формы западной цивилизации? Так и Африка их переняла…

Одно из распространенных сетований наших либералов — это плохое «произрастание» гражданского общества и всевластие бюрократии в современной России. Они не могут (или не хотят) понять, что насаждение потребительско-паразитарного капитализма противоречит принципам становления гражданского общества. Дилемма такова: либо компрадорский капитализм, и тогда необходимо подавлять структуры гражданского общества, ибо граждане в нормально организованном обществе не позволят существовать такому бизнесу, либо классический капитализм, развивающийся за счет создания новых производительных сил. В России же получился «периферийный капитализм» — зависимый от основных финансово-экономических и идеологических центров Запада, да еще с перспективой роста влияния исламского и китайского факторов на внутреннюю жизнь отдельных регионов страны. И в этом раскладе наши либералы занимают сомнительную позицию капитулянтов.

Так, в январе 2014 года отмечался юбилей полного снятия блокады Ленинграда. Главный рупор либералов на телевидении телеканал «Дождь» счел нужным провести опрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» Это вызвало возмущение и бойкот со стороны операторов кабельных сетей. Похоже, мало кто сомневался, что сами либералы сдали бы Ленинград, а равно и Москву. Злые языки утверждали, что в 1941 году они капитулировали бы сразу же после нападения Германии, чтобы создать зону свободной торговли немецким пивом. Такое отношение к российским либералам идет со времен Беловежского соглашения 1991 года, когда делегация России даже не пыталась поставить вопрос о возвращении Крыма или хотя бы Севастополя, за которого отдали жизнь сотни тысяч русских солдат и офицеров. Она даже согласились ограничить время пребывание российского Черноморского флота в Севастополе, тем самым согласившись с полной украинизацией города и базы. Нежелание и неумение нашими либералами отстаивать интересы России подтвердили и другие внешнеполитические события.

Исходя из деятельности современного либерализма, их установок в практической деятельности (то есть отсекая идеологическую софистику и политическую демагогию) можно вывести видовые «приметы» современного либерализма. Либералы — те:

• кто не понимает, что свободы можно использовать не только для созидания, но и разрушения;

• кто старается стереть границу между «информацией», «свободой слова» и пропагандой по разрушению устоев общества;

• кто не понимает, что интересы России могут не совпадать с интересами США и ЕС;

• кто считает повинным в неудачах их реформ народ, а не свою государственную импотентность;

• кто считает Российскую Федерацию имперским образованием со всеми вытекающими последствиями (империи обязательно распадаются);

• кто в первую очередь берет от Запада все худшее, потому что взять лучшее почему-то не получается.

Естественно, что такая ситуация отражается на поведении избирателей. Шараханья электората «в поисках счастья» ведут к тому, что либеральные партии могут стремительно вознестись вверх, чтобы затем потерпеть крах на следующих выборах и вскоре исчезнуть с политического горизонта. А демократических партий и политических организаций нет, потому что нет сложившегося гражданского общества, а есть общество, характерное для «восточного» социума — с олигархической верхушкой, компрадорской буржуазией, социально и экономически слабым, и в силу этого — политически немощным средним классом, и маргинализированными и политически индифферентными низами. Но если низы, как и полагается для стран «третьего мира», фактически смирились со своей судьбой, то средний класс (пусть и в виде полуфабриката) пребывает в поиске. И на такой тип социального поведения может повлиять самая малость, чтобы шарахнуться в любую сторону — от желания строить нормальную демократию до согласия на диктатуру «справедливого» вождя. Либералы теоретически в такой ситуации могут сыграть положительную роль, но как показывает практика, не находят адекватного для данной исторической ситуации ответа и проигрывают. Так было в 1917 году, затем во время «перестройки» и строительства олихархического капитализма, так получается и в наше время. Эпохи разные, но причины, обрекающие российский либерализм на поражение, общие. Прежде всего, российский либерализм не способен к творчеству, он способен лишь к копированию. Конечно, перенимать хорошее и прогрессивное — благо. Но копирование удается, если копиист понимает, какая среда для заимствованного необходима, а в какой образец вырождается в эрзац.

Непонимание глубинной сути заимствований можно проследить на следующем примере. Все российские либералы являются сторонниками свободы торговли. Их теоретические обоснования восходят к классике — Адаму Смиту. Однако в силу своей идеологической зашоренности они не видят двусмысленности некоторых аргументов Смита. В частности, приводится пример Португалии и Англии. В случае свободной торговли между ними складывается естественное разделение труда. Англия производит промышленные товары, Португалия — качественное вино. Этими товарами обе страны обмениваются, что приносит максимально высокий доход для их производителей. Либерал, разделяющий догму Смита, не задается вопросом: а хорошо ли такое разделение труда для Португалии, когда одно государство будет доминировать в сфере промышленного производства, а другое — сырьевого продукта? Получается, что Португалии выгодно быть промышленно отсталой, а за Англией закрепляется статус промышленной и высокотехнологичной державы со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями. Применительно к России такая «свобода» означает закрепление сырьевой ориентации, как наиболее выгодной специализации (появилась даже теория «естественных конкурентных преимуществ» и «великой энергетической державы»), тогда как производством высокотехнологичных товаров будут заниматься другие страны. Но анализа негативного разделения труда в сочинениях либералов не найти. Для них любая высокодоходная специализация — несомненное достоинство, ибо так написано в западных книгах по экономике.