Алексей Пиманов - Чисто партийное убийство

Полковнику Николаю Новику впервые пришедшему на аудиенцию к Генералиссимусу Сталину, пауза показалась бесконечно длинной.

— Не оборачивался. Курил и явно какие-то проблемы, не касающиеся меня, обдумывал, так я принял решение. Но потом я подумал, что Генералиссимус стоит, а я сижу. Я, значит, встал, он сказал: «Сидите» и подошел ко мне.

Вопросы Сталин задал самые обычные. Служил ли Новик в погранвойсках? Кто родители? Какая семья?

Но ответы слушал невнимательно.

— Повернулся, снова пошел в свой угол, и мне несколько показалось, что как-то это… ну, еще мало очень я его интересую вообще, какие-то вопросы он обдумывает.

В пятьдесят втором году вождь, кажется, махнул на все рукой, лишь бы добиться главной цели — избавиться от всех разом. Именно поэтому он лично вел «дело врачей» и «мингрельское дело». Именно поэтому, на наш взгляд, как бы странно это ни выглядело, так безучастен был Хозяин при знакомстве с человеком, сменяющим на посту более чем преданного и верного генерала Власика, которого Сталин знал еще со времен Царицына.

Тем временем судьба предшественника Новика, генерала Власика, развивалась более чем трагично, с одной стороны, а с другой — по довольно тривиальному, известному тому же Власику до мельчайших подробностей сценарию. Его арестовали 16 декабря 1952 года.

— Это был страшный день. Не хочется вспоминать, но придется. Не только неожиданно… это… я была в шоке. Я пришла из школы 16 декабря 1952 года. Мамы дома не было. И вдруг врываются трое мужчин очень свирепого вида, начинают бегать по комнатам с такими возгласами: «Сдать золото! Сдать оружие!»

Семнадцатилетней девушке эта сцена запомнилась на всю жизнь. Рассказывая об этом спустя пятьдесят лет, Надежда Николаевна волновалась, будто это происходило несколько минут назад.

Перерыли все шкафы, постельное белье, все. Потом в течение двух дней описывали конфискованное имущество. Во время обыска пропало много ценных вещей, посуды и драгоценностей. Как всегда в таких случаях, замолчал телефон. Многие товарищи исчезли еще весной, после отставки. Арест стал завершающим аккордом.

— Мучили его, спать не давали сутками, включали яркий свет в камере. Мучили: за стеной заводили пластинку с плачем ребенка. Отец очень любил детей. Это его страшно мучило. И потом на допросах что Берия, что потом Серов прямо так говорили: «Мы тебя уничтожим! Мы сотрем тебя в порошок!»

Дважды генералу устраивали ложные расстрелы. Завязывали глаза, водили в подвал, командовали солдатам «пли!», а потом повязку с глаз снимали, возвращали в камеру.

Свидание с семьей бывшему генералу разрешили уже после смерти Сталина.

Это самое тяжелое воспоминание для Надежды Николаевны Власик.

— Вот это тяжело вспоминать… Увиделись мы в конце марта или в середине марта, не могу точно сказать. Арестовывали бравого генерала, а пришел на свидание согбенный старик шаркающей походкой. Смотреть было тяжело на него. Этого я никогда не забуду, мое впечатление тогда о нем… Никогда не забуду…

В фильме этот эпизод назывался «Последний и решительный…». Пришли мы к этому названию не случайно.

То, что произошло на XIX съезде партии и последовавшем за ним Пленуме ЦК осенью 52-го, без содрогания его участники не вспоминали.

Заранее подготовивший удар Сталин сумел до последнего момента не раскрыть свои намерения. Паузу держать Хозяин умел.

Вот что писал Анастас Микоян в своих воспоминаниях:

« Я не сразу понял шахматную расстановку фигур, но потом стало ясно: Сталин хотел лишить активности членов Политбюро. И члены Политбюро это почувствовали».

Отчетный доклад делал Маленков, а ближний круг, соратники, с опасением ждали одного — выступления Сталина. Всего три слова, произнесенные перед этим съездом — «это враги народа», — могли разом покончить со всеми комбинациями последних лет.

Сталину явно доставляло удовольствие играть в кошки-мышки со своими соратниками. Он видел, как они нервничают, гадают: будет выступать сам Хозяин, не будет? А если будет, то чем это для них закончится?

— В перерыве съезда я наблюдаю на сцене: несколько членов Политбюро окружили так… в углу зажали Поскребышева и допрашивают его буквально: «Скажи, будет выступать Сталин или нет?»

Он отвечает, у него такой голос был — низко посаженный, грубый: «Ей-богу, не знаю. Ну, ей-богу, не знаю». Именно так отвечает. «Да врешь ты, ты что-то писал ему!» — «Ей-богу, ничего не писал!»

Это все рассказал нам Николай Новик.

Далее все происходило по воле изощренного сталинского ума. Он прочно держал инициативу в своих руках. Он знал, когда нужно будет нанести удар, и он ударил. Но не на съезде, а сразу после него. На Пленуме ЦК, который собрался сразу после съезда.

Академик Румянцев, присутствовавший на съезде, очень точно описал то, что произошло в зале. Основная масса так и не поняла, что стояло за фантастическим поведением Сталина. Все понял только «ближний круг».

Он вошел, мрачный, даже угрюмый, не поднимая глаз, вслушиваясь в нарастающую овацию и здравицы в его честь.

— Чего расхлопались? — глухо, неприязненно, с сильным акцентом спросил он. — Что вам тут, сессия Верховного Совета или митинг в защиту мира?

Аплодисменты смолкли.

— На повестке дня, — сказал Сталин, — два вопроса. Первый — выбор Генерального секретаря. Второй — выборы Политбюро… — И после паузы: — Прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря партии. Я стар стал. Выросли новые, молодые кадры. Поэтому прошу освободить…

Все замерли. Казалось, привычный страх превращается в ужас. Это было ловушкой. Если бы кто-то клюнул и рискнул назвать имя преемника, то возможный преемник и стал бы первой жертвой новой партийной чистки. А в том, что она не за горами, присутствующие убедились, услышав финал выступления вождя. У Маленкова — почти официального преемника — отвалилась челюсть. Он понял, что если кто-то предложит его кандидатуру, — ему конец. А Сталин молчал минуту, другую, третью… Пока кто-то, а затем за ним весь зал не выдохнул:

— Не согласны!

— Прошу отпустить, — повторил Сталин. И тут же, не давая залу опомниться (великий игрок!): — Переходим ко второму вопросу.

И снова сделал длинную паузу. Зал замер, почувствовав, как Сталин вновь наполняется гневом и яростью.

— Я должен доложить Пленуму, — сказал Сталин, — что враги партии, враги народа переоценивают единство нашей партии… На самом деле в нашей партии — глубочайший раскол. Снизу доверху. В том числе в Политбюро. Вот почему, я думаю, мы должны обмануть наших врагов. Давайте на этом Пленуме выберем большой-большой Президиум нашего ЦК — и состав его опубликуем в газетах. А потом выберем маленькое-маленькое Политбюро, о котором ничего не будем сообщать.