Сергей Кремлёв - Русская Америка. Слава и боль русской истории

Вот и конкретная к ней иллюстрация…

Примерно в те же годы, когда Екатерина и Потёмкин проявили интерес к Миранде, а точнее — в конце 1789 года, испанские военные корабли под командой дона Эстебана Хосе Мартинеса захватили несколько английских торговых судов в бухте Нутка, конфисковали их грузы и арестовали команду. Первопричина же инцидента, приведшего к очередным серьёзным трениям между Лондоном и Мадридом, восходила к событиям трёхсотлетней (!) давности.

В самом конце XV (!!) века колониальные споры между Португалией и возникшим в 70-х годах XV века Испанским королевством достигли такого накала, что мирить их пришлось папам. В 1493 году папа Александр VI буллой «Inter Caetera» разделил весь внеевропейский мир разграничительной линией, проходящей по меридиану на расстоянии 100 лиг (555 км) к западу от островов Зелёного Мыса или Азорских островов, причём Испании отдавались права на все земли к западу от этой линии, а Португалии — к востоку. Португальский король Жуан II был возмущён, и по Тордесильясскому договору 1494 года была установлена новая демаркационная линия, но суть осталась прежней — закрепление папой исключительных прав Испании и Португалии на владение всем внеевропейским миром. И Испания даже через триста лет — на основании давно обветшавших бумаг — претендовала на единоличную юрисдикцию над тихоокеанским побережьем Америки, не останавливаясь, как видим, даже перед прямым конфликтом с новой «владычицей морей» Англией.

В свете конфликта в бухте Нутка становится ясно, что в Миранде — как потенциальном возмутителе спокойствия в испанских южноамериканских колониях — был заинтересован не только Лондон, но и Петербург. Причём последний, если иметь в виду тихоокеанский аспект проблемы, был заинтересован даже больше, чем Лондон. Любопытно, между прочим, что автор монографии «Внешняя политика США в конце XVIII века» В.Н. Плешков, рассказав о «нуткинском» инциденте, далее сообщал, что «Испания надеялась на помощь Франции, связанной с ней семейным пактом, а также на Австрию и Россию, но успеха не добилась».

Ещё бы!

При всех недостатках поздней екатерининской России таскать каштаны из огня для других она никогда не подряжалась.

В.М. Мирошевский же, говоря о Миранде, вполне логично напоминал далее и об экспедиции Биллингса, а также — о подготовке экспедиции Муловского и проекте Тревенена, к которым мы сейчас обратимся, и заключал:

«В самый разгар этих приготовлений в поле зрения императрицы (благодаря светлейшей умнице Потёмкину. — С.К. ) оказался Миранда. Это была ценная находка для царского правительства. Если бы русское проникновение в Америку вызвало конфликт с мадридским двором, то при помощи венесуэльского заговорщика можно было попытаться нанести удар в самое уязвимое место Испании, разжигая пламя восстания в её колониях…»

Вряд ли Миранда, появившись в Петербурге, всерьёз делал ставку на Россию, но не в том дело. Важно то, как его воспринимали в Петербурге и почему его воспринимали у нас всерьёз на высшем государственном уровне. Его потому так любезно приветили, что суть была в серьёзности русских государственных «американских» планов и в серьёзности правительственной и частной русской активности в Тихом океане уже в екатерининское время. Причём активность эта простиралась — при благоприятной перспективе — до калифорнийских широт!

Испанцы ситуацию тогда отслеживали… Показательно, что когда летом 1790 года «Слава России» под командованием Биллингса и Сарычева пришла на Кадьяк, там же появились и испанцы. Гавриил Андреевич Сарычев писал об этом так:

«Управитель… Деларов, узнав, что мы намерены идти в Кенайскую губу, выпросил у капитана Биллингса позволение доехать на нашем судне до сей губы, где он имел под своим ведением артель русских промышленников, которые известили его, что пришло гишпанское трёхмачтовое военное судно и стало на якорь у мыса Св. Елизаветы».

Развивающаяся русская тихоокеанская активность была не с руки не только Мадриду — уже слабеющему. Она раздражала и тревожила также и масонско-англосаксонский мир. Не исключено поэтому, что русский визит проанглийски настроенного Миранды был инспирирован Лондоном и представлял собой тонкий и умный стратегический зондаж ситуации на высшем уровне. И, возможно, неспроста Миранда часто встречался в Петербурге с лейб-медиком царицы и одновременно агентом англичан Роджерсоном, имевшим свои каналы связи с Британским островом!

Впрочем, возможно, Миранду использовали и «втёмную», не осведомляя его о подлинных целях его вояжа в Россию.

В любом случае в свете фактора Миранды ход экспедиции Биллингса и сам выбор его в качестве начальника секретного предприятия лишний раз выглядят как пряди одной верёвки для удушения русской активности в Тихом океане. Масонско-англосаксонские «кроты» таким образом умно подрывали позиции истинных энтузиастов-государственников.

Профессор-адмирал Николай Николаевич Зубов писал, что Биллингса пригласили на русскую службу специально для руководства Северо-восточной географическо-астрономической экспедицией — как участника плавания Кука, знакомого с условиями северной части Тихого океана. Что ж, Биллингса, похоже, приглашали действительно «специально», но с целями не то что далёкими от интересов России, но — прямо противоположными им. У Биллингса, между прочим, в экспедиции и секретарь был англичанин — Соур (Зауер), позднее издавший свои записки в Лондоне.

Возможно, не случайно и не по своей инициативе оказался в России и ещё один соплаватель Кука по его северному походу — Джемс Тревенен. Уже после отправки к Тихому океану Биллингса Тревенен в феврале 1787 года обратился ко всё тому же лондонскому графу Воронцову с проектом снаряжения трёх кораблей с товарами, «имеющими спрос у населения Америки». Корабли должны были обогнуть мыс Горн, войти в Тихий океан, расторговаться на островах и побережье к северу от Калифорнии, а приобретённую пушнину перевезти на Камчатку для последующей продажи в Китае и даже, может быть, в Японии.

Относительно этого проекта тоже сразу же возникают вопросы… Скажем, зачем пушнину везти вначале на Камчатку, а не сразу в китайский порт Кантон? И о какой Японии как объекте внешней торговли могла идти речь? Япония — о чём Тревенен не знать не мог — тогда была наглухо само изолирована, и иностранцев, кроме голландцев, не признавала. Об этом будет сказано в своём месте — в связи с посольством в Японию Адама Лаксмана и более поздним неудавшимся посольством камергера Резанова.

Воронцов же проект Тревенена поддержал, он дошёл до царицы, и та его одобрила, распорядившись пригласить автора проекта на русскую службу. В предложении Тревенена Екатерина, похоже, увидела подкрепление подготовляемой первой русской кругосветной экспедиции капитана 1-го ранга Муловского. А вот что видели в этом проекте лондонские лорды — знали лишь они, да, возможно, — Воронцов.