Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

Цех горел во многих местах. Пожарные шланги не действовали, воду приходилось подавать вёдрами. До позднего вечера шла борьба с огнём. В эти страшные часы, когда пламя, вырываясь огромными факелами, готово было охватить весь гигантский цех, особенно героически вели себя крановщики мостовых кранов молодые девушки Шура Ларина и Таня Шпакова, работавшие под руководством энергетика цеха коммуниста Марукова. Вокруг них взрывались авиабомбы и полыхал огонь, но они не покинули своих рабочих мест в кабинках, сохранили спокойствие. Благодаря их отваге и стойкости все танки при помощи мостовых кранов были перенесены в безопасное место, за что цех получил благодарность от генерала танковых войск.

В этот день бойцы рабочего батальона, не успевшие смыть с рук машинное масло, вели бой с немцами на берегу Мокрой Мечетки, в 700–800 метрах от завода. Многие из них впервые были в бою, но за их спиной величаво стоял, жил, дышал объятый пламенем любимец страны — Тракторный — и со двора его в бой шли танки, экипажи которых составляли рабочие, сделавшие эти танки. Многие в эти дни погибли. На поле боя смертью храбрых пали товарищи Фомин, Иванов, Володин, Симонов, а на своем рабочем месте при взрыве авиабомбы погиб коммунист — орденоносец Редькин. Но не дрогнули тракторозаводцы в бою, не дрогнули они и в цехе, защищая от огня свои рабочие места.

Так проходили дни. Коллектив цеха редел — многие уходили на позиции. Оставшиеся работали за пятерых, семерых. Уже нельзя было сказать, кто рабочий, а кто боец. Особенно ярко вспоминается сейчас рабочий Макаров. Он вместе с Истоминым осматривал пришедший с поля боя искалеченный танк, заваривал пробоины, заменял дизеля, до вечера не отходил от машины, а вечером садился на место водителя и вёл танк в бой.

Коммунисты Васин, Козлов, Осипов работали на забронировке. Козлов и Осипов удивлялись, говорили:

— Откуда у вас, товарищ Васин, берётся сила?

Они работали не меньше его. Васин смеялся:

— А у вас откуда берётся сила?

Самое замечательное было то, что люди, работая день и ночь, даже тогда, когда в цехе рвались снаряды и бомбы, не теряли жизнерадостности. Глубокое уважение в эти дни у всего нашего коллектива цеха заслужил наш энергетик Тимофей Максимович Маруков. Мостовые краны, электроосвещение, связь то и дело выходили из строя, но Маруков сейчас же находил повреждения и исправлял их. Взрывная волна нанесла ему тяжёлый ушиб; в другое время после такого ушиба человек неделю бы пролежал в больнице, а Тимофей Максимович поднялся и сейчас же стал продолжать прерванную взрывом работу. Он работал круглые сутки. Военные товарищи, когда бы они ни заходили в наш цех, всегда заставали здесь Марукова.

— Тимофей Максимович, когда же вы спите? — спрашивали они.

— А я сплю, когда хожу, чтобы времени зря не терять, — смеялся он.

И, кажется, это была правда. Иногда он на ходу натыкался на стены и потом встревоженно оглядывался.

Со всех направлений Сталинграда съезжались к нам командиры танковых подразделений, и каждый просил отремонтировать его танк как можно скорее. Мы старались одинаково для всех, но так, чтобы каждый думал, что ему оказывается предпочтение. Я помню командира из одной гвардейской дивизии, пришедшего к нам поздно ночью и до глубины души обидевшегося, что какой-то другой командир уже получал свой танк, а его танк ещё не был готов. Не хотелось, чтобы он ушёл от нас с чувством обиды, и усилиями всего коллектива его танк был сейчас же отремонтирован.

Мы жили в блиндаже, как солдаты на фронте. Неподалеку от блиндажа приспособили котёл для варки пищи. Поваром был товарищ Васин. Однажды, когда он готовил обед, бомба вдребезги разнесла всё вокруг его кухни. Мы решили, что наш повар погиб. Бомбы падали на нас одна за другой, так что разыскивать тело Васина среди развалин не было никакой возможности. И как велика была наша радость, когда он поздно вечером явился в блиндаж и, словно извиняясь, сказал:

— Вот, черт, чуть-чуть фашисты не угробили.

Товарищи стали спрашивать, не ранен ли он.

— Бок немного поцарапало, — сказал Васин.

Посмотрели мы на эту царапину и увидели глубокую рваную рану с запекшейся кровью.

Ночью 23 августа, когда уже стало известно, что немцы прорываются к Тракторному заводу, всю ночь в райком группами и в одиночку шли комсомольцы. Они приходили и требовали, чтобы их послали на фронт. Каждый хотел, чтобы вопрос о нём был решен немедленно. Если же вопрос решался не так быстро, комсомольцы волновались.

В райкоме стало многолюдно. Уже на окнах и на ступеньках у входа в здание появились юноши и девушки с винтовками и автоматами.

Я как секретарь райкома должна была сказать несколько слов уходившим на фронт, но где найти такие слова, которые бы выразили все наши чувства? Ведь все мы тогда ощущали себя наследниками великой славы Царицына, детьми Сталинграда.

В темноте прозвучали строгие слова:

— Постройтесь, товарищи!

Зарево пожаров освещало памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Это он как бы говорил нам, указывая протянутой рукой на завод: «Это ваше детище, гордость, жизнь!»

Я не знала, с чего начать свою речь, а потом вспомнила Николая Руднева, о котором мы часто говорили на комсомольских собраниях, и просто ещё раз рассказала о том, как в дни обороны Царицына он бросился на врага и ценою своей молодой жизни спас положение.

От уходивших на передовую линию фронта выступил член райкома Боря Фомин.

— Вот стою я на родной земле и думаю: не для того мы построили на этой земле такой завод, чтобы отдать его. Не для того росли в семье сталинградцев, чтобы о нас кто услышал плохое, — говорил он.

Тут же комсомольцам вручали оружие. И вот снова строго звучит команда. Первый отряд уходит на боевой рубеж. Комсомольцы плечом к плечу с коммунистами вышли на линию огня. Впереди идут наши комсомольцы-активисты — член бюро райкома Коля Тимошенко и Леня Супоницкий. Как много можно рассказать о них! Сколько было в них силы, бодрости и уверенности! Как с первого дня войны рвались они в армию! Но их не отпускали с завода.

Леня Супоницкий выбежал из строя и на ходу крикнул мне:

— Лида, сберегите кисточки и краски, они ещё пригодятся.

Супоницкий неплохо рисовал и не раз признавался, что мечтает стать художником.

Мне от этой просьбы стало на душе легче, спокойнее. Человек уходит в бой и не забывает о кисточках. Сколько в нём уверенности в победе и любви к жизни, к работе!

Навсегда останется в памяти одна из первых штурмовых ночей. Вот рядом со мной залегла Шура Варламова. Она торопливо переменила диск автомата и открыла огонь по немцам. Я поползла дальше. Таня Никина ранена. Она побледнела и медленно опустилась на землю.