Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

Немцы были уже на окраинах города, а городские предприятия не прекращали работы. Рабочим пекарни № 4 приходилось возить воду с Волги под артиллерийским и миномётным обстрелом, но пекарня бесперебойно выпекала хлеб и сушила сухари. Поистине героична была работа мельницы, директором которой был депутат нашего райсовета товарищ Кошелев. Эта мельница ежедневно подвергалась налётам вражеской авиации. Не раз она бывала в огне. Рабочие тушили пожар, и мельница снова молола зерно.

Так как большинство магазинов сгорело и нельзя было при ежедневной бомбёжке и постоянных обстрелах собирать людей в одно место за получением продуктов, пришлось установить иной порядок снабжения населения продовольствием. Район был разбит на участки, во главе участков поставлены депутаты райсовета или председатели уличных комитетов. На их обязанности было и получение продуктов и распределение их. Часто бывало, что товарищи, посланные за мукой на мельницу, попадали под бомбёжку и не возвращались. За мукой посылали других. Ценой человеческих жизней доставлялись в наш район продукты питания.

Работники РайОНО во главе с Лисуновой занимались питанием детей, потерявших родителей. На Двинской улице в доме № 60 была открыта детская столовая. За день эта столовая отпускала до трёх тысяч обедов. Больным и раненым ребятам обед доставлялся на дом; вернее — в щель или убежище, где они лежали.

Очень помогала нам инициатива самого населения. В больших уцелевших домах были созданы группы самозащиты. Одной из таких групп руководил шестнадцатилетний комсомолец Сердюк. Этот энергичный, быстрый парень стал буквально отцом и кормильцем около шестисот семейств, живших в подвале 3-го Дома Советов. Он был и завхозом и поваром. В разрушенном, горящем городе он добывал и мёд и картофель. Даже свиньями обзавёлся. А по ночам занимался эвакуацией — строго по плану, установив очерёдность. Больных и детей он доставлял к месту переправы на лошадях. Несколько недель назад его еще считали мальчиком, а теперь это был человек с непререкаемым авторитетом.

Мы забыли голос радио. А надо было держать оставшееся население в курсе событий, разъяснять приказы командования фронта и сообщения Совинформбюро. Этим делом занимались и партийно-комсомольский актив и депутаты Совета. Я обычно обходила убежища с секретарем райкома партии товарищем Халфиным. Сколько, бывало, щелей и блиндажей облазишь за один такой обход района! А как радовались люди, когда мы появлялись! То, что райком партии и райисполком продолжают работать, хотя бои уже шли в пределах нашего района, очень успокаивало жителей. Они говорили нам:

— Так вы ещё здесь? Значит, город не будет сдан?

Приятно было это слышать, и мы боялись думать, что обстановка на фронте может сложиться так, что нам прикажут перебраться в другой район города и тогда придётся оставить эти блиндажи, эти щели, заменявшие нам родные дома.

Как-то я проходила мимо дома, в котором осталась моя пустая квартира. Двери открыты, окна без стёкол. Я не удержалась и поднялась наверх. В квартире всё было перевернуто воздушной волной, только рояль стоял невредимый на своем месте. Вспомнила я вечера у этого рояля. Защемило сердце. Где теперь мой муж, как живёт дочь?.. Но это были редкие минуты, когда думалось о своём, личном.

Вместе с сорока девушками я как командир медико-санитарного взвода штаба МПВО Ерманского района оказывала первую помощь жителям, пострадавшим от вражеской бомбёжки. Всех тех, кого удавалось спасти из подвалов и горящих зданий, мы эвакуировали за Волгу.

Теперь меня часто спрашивают: «А страшно было?» — Да, страшно.

На углу Волгодонской и Коммунистической улиц в дом угодила немецкая бомба, а в большом подвале этого дома укрывалось много людей. Дом завалился. Обрушившиеся стены привалили подвал. Мы подъехали на машинах к этому дому, пытались разобрать землю, но не смогли. Пришлось пойти на риск. Под нависшими балками проделали узкое отверстие и через него стали вытаскивать людей. Немецкий самолёт нас заметил и стал кружиться над этим местом. Он опускался совсем низко и строчил из пулемёта. Но надо было вытаскивать раненых, и боец Князев несколько часов простоял у этой щели. Он передавал раненых на носилки девушкам.

Санитарки Клара Камнева и Тамара Богаева, шестнадцатилетние комсомолки, под градом осколков и под огнём пулемётов делали перевязки. Другие девушки отвозили раненых к Волге.

Бойцы медико-санитарных взводов МПВО за работой .

В конце августа мне и моим девушкам было поручено организовать медицинское обслуживание населения всего района. В районе не оказалось ни одной целой больницы. Вся ti наша «медицина» состояла из двух квалифицированных медицинских сестёр и трёх студентов мединститута, которых мы шутя называли «зауряд-врачами».

По всем разбитым больницам, амбулаториям и аптекам мы собирали медикаменты и перевязочный материал. В доме на углу Смоленской и Курской улиц уцелел первый этаж 3-й поликлиники. Здесь мы решили устроить наш стационарный медицинский пункт. Девушки разыскали даже гардины, внесли несколько мягких кушеток.

С утра наши «зауряд-врачи» делали обход района, оказывали помощь на месте — в подвалах и укрытиях. С двух часов дня начинался приём в медпункте. Раненых и больных было так много, что моя «медицина» буквально падала с ног от усталости.

В эти дни не было массовых бомбёжек, но то и дело Сталинград навещали отдельные группы бомбардировщиков и по нескольку раз в сутки начинался артиллерийский обстрел.

Однажды мне с Тамарой Беловой, впоследствии погибшей и похороненной в братской могиле на площади Павших борцов, пришлось столкнуться в одной щели с женщиной, которая должна была вот-вот родить. Уже начались родовые схватки. Я растерялась. Моя же помощница чуть не плачет. Но что делать? Новый гражданин должен появиться на свет, и надо было ему помочь в этом. Роженица была ранена. Пришлось нам стать акушерками. Малыш оказался отличным. Кричал он по всем правилам, как здоровенький мальчик; и как странно было слышать эти крики новорождённого среди развалин!

Бывали анекдотические случаи. Как-то, чуть ли не во время бомбёжки, к нам на приём пришла старушка лет семидесяти с жалобой на ревматизм в ногах, и её долго пришлось убеждать, что мы не можем дать ей нужное лекарство и что вообще сейчас не время лечить ревматизмы.